Сергей Семанов. Генерал Брусилов

1853-1926

БИБЛИОТЕКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

Сергей Семанов

Генерал Брусилов

Документальное повествование

[Вдовый генерал-лейтенант, подтянутый и моложавый, был, естественно, завидным женихом]

Вдовый генерал-лейтенант, подтянутый и моложавый, был, естественно, завидным женихом. В Люблине среди блестящего русско-польского дворянства, составляющего местный свет, не имелось недостатка в привлекательных невестах, готовых составить счастье бравого седоусого воина. Немедленно нашлись бы и достойные свахи и шаферы, позаботились бы о приличном приданом, о знатном родстве,

[94]

но... Брусилов был и в самом деле романтик. Его вторая любовь могла быть только сентиментальной, а брак романтичным. Так и произошло.

«Я жил в Люблине, — рассказывал он позже, — возился со своей службой, объезжал весь корпус, который был размещен по разным городам и местечкам Царства Польского. Довольно часто бывал в Варшаве и, несмотря на любимое дело и милое общество, томился своим одиночеством. У меня была прекрасная квартира в девять или десять комнат, балкон выходил в великолепный городской сад, и вообще все было ладно, кроме одного — отсутствовала хозяйка».

Это была, так сказать, увертюра к действию, выдержанная, естественно, в духе сентиментально-романтическом. А вот и завязка действия (в том же самом духе, как увидим). Брусилов пристально следил за литературой на военные темы. С 1907 года в Москве начал издаваться ежемесячник «Братская помощь» («Военно-общественный иллюстрированный журнал», как он официально именовался). И вот в первом же номере журнала, попавшем в руки Алексея Алексеевича, он с изумлением и неожиданным волнением обнаружил статьи Надежды Владимировны Желиховской — той самой Наденьки Желиховской, за которой, тогда еще пятнадцатилетней девочкой, невинно ухаживал в Тифлисе молодой поручик Алексей Брусилов. Было это четверть века назад, но не зря, видимо, говорят, что старая любовь не ржавеет. Воспоминания о юной, живой девушке, почти девочке, стройной и изящной, вдруг всколыхнули чувства пожилого генерала. Как это порой случается, он вновь, теперь уже заочно, влюбился в эту незнакомую ему писательницу Надежду Владимировну Желиховскую, как бы перенеся на нее свои чувства к юной Наденьке.

Брусилов внимательно следил за журналом, а за статьями Желиховской особенно. Нет нужды сомневаться, что статьи эти ему очень нравились, и даже позже, много лет спустя, он твердо говорил о серьезности и значительности их содержания. Статьи Н. Желиховской, посвященные преимущественно медицинскому делу в армии, были действительно очень живы по исполнению, но без всяких серьезных мыслей, зато сентиментальности достаточно. Романтически настроенному генералу они нравились. Трогало его, профессионального военного, увлечение далекой романтической возлюбленной армейскими делами.

Летом 1910 года Брусилов, по обыкновению, поехал путешествовать. Из Италии возвращался морем через Одес-

[95]

су. Случайно узнал, что Желиховские поселились здесь. О своем душевном состоянии в ту пору превосходно рассказал он сам (от себя добавим лишь несколько замечаний в скобках):

«Я помнил, что там живут сестры Желиховские (то есть старшие — мать и тетка Надежды), но решил проехать мимо, не заезжая к ним, тем более что я запоздал в своем отпуске. (Цельная натура, ничего не скажешь: чувства чувствами, но служба прежде всего! Даже когда влюблен.) Странная борьба происходила в это время в моей душе. Мысль моя постоянно возвращалась к Надежде Владимировне... С другой стороны, я себя сдерживал и сам себя убеждал, что я с ней не виделся свыше двадцати лет и не знаю, что с ней, как она жила все эти годы, захочет ли выйти за меня замуж. Эти переживания были очень тяжелые. С одной стороны, я считал, что моя жизнь кончена, что я долями жить только для сына, и полагал, что если мне нужна женщина, то я мог бы ее найти и без женитьбы; с другой стороны, неотступно стояла мысль, что я непременно должен жениться на Надежде Владимировне».

Редкая, похвальная для мемуариста откровенность и простота. Да, житейские сомнения обуревают немолодого генерала, но помыслы его чисты, он не приемлет серьезных отношений с женщиной иначе, как в браке (тут уместно напомнить острые, броские суворовские слова: «Ничего, кроме брачного, не приемлю!»). Да, как видно, Брусилов готов жениться на своей избраннице, так сказать, заочно, не видя ее двадцать пять лет.

Сентиментально? Да. Трогательно? Безусловно. Тем паче что подобная наивная чистота проявлялась в пору, когда среди образованных классов России царило глубочайшее нравственное разложение, когда публично оплевывалось и освистывалось все цельное и чистое, все устойчивое и традиционное. Проказа декадентства, занесенная с буржуазного Запада в салоны столичной богемы, проникала оттуда в относительно широкие общественные круги, угрожая заразить гнусным тем недугом весь наш народ. Открыто восхвалялись всевозможные извращения, пороки, оправдывались любые людские слабости. Культура и нравственность верхних слоев тогдашнего российского общества находились в состоянии глубочайшего упадка и распада. На этом фоне чистота чувств и помыслов генерала Брусилова служит маленьким, но несомненным подтверждением того, что, несмотря на оглушительный гвалт хулителей всего положительного и нравственного, во всех слоях общества сохра-

[96]

нились здоровые, не поддающиеся разложению клеточки. Именно они потом в новой, народной Советской России дадут плодоносящие ростки.

Поколебавшись, Брусилов принял решение и далее действовал напористо и скоро. В конце 1910 года он отправился в Одессу, а оттуда, по его собственным словам, «вернулся в Люблин уже женатым человеком». Раз-два, готово — истинно по-суворовски, хоть и речь шла о самом-са- мом что ни есть житейском деле.

Супруга оказалась дельной и общительной. Она быстро очаровала весь Люблин, наладила приветливый для гостей дом, была, что называется, душой общества. Выяснилось также, что увлечение ее армейской медициной отнюдь не шуточное. Она и тут, в Варшавском округе, продолжала заниматься этим целеустремленно и настойчиво. Это не могло не радовать мужа, но... Слишком уж долго Надежда Владимировна жила самостоятельно и привыкла руководствоваться собственными интересами. Она и потом оставила их на первом плане, занимаясь делами супруга во вторую очередь. Это ему не нравилось, он даже пожаловался о том в воспоминаниях. Видимо, муж преувеличивал, но все же семейственных качеств у новой н«ены Брусилова явно недоставало.

Было у Надежды Владимировны и еще одно пристрастие, значение которого простодушный супруг не понимал. Желиховские усиленно увлекались оккультными занятиями, теософией. То было одним из распространенных в России в ту пору суеверий, тем более опасных и вредных, что ими увлекались не темные бабки, а высокообразованные, интеллигентные люди. Мистические увлечения такого рода служили стародавним и испытанным средством разложения декадентски воспитанного сословия. Самые бездуховные занятия объявлялись высочайшей духовностью, глубочайшая, сатанинская безрелигиозность — высшей, самой утонченной религией, полный антидемократизм — лицемерными словесами о «благе народа». Из этих фанатиков готовились кадры в масонские ложи — эти орудия самых темных сил капиталистического мира.

Оккультные «науки», получившие такое распространение в русском предреволюционном обществе, были одновременно и фактом разложения, и его очевидным признаком. Вскоре наша великая народная революция начисто вымела всю эту тайную и полутайную бесовщину. Как говорится, поделом вору мука. Жаль лишь, что многие достойные люди жестокой ценой заплатили за свое прикосновение к лип-

[97]

ким тайнам масонствующего подполья. К несчастью, в их числе оказалась и Надежда Владимировна. Об этом позже.

15 мая 1912 года Брусилов был назначен помощником командующего войсками Варшавского военного округа. То было повышение, и немалое, однако он принял новое назначение крайне неохотно. Приказ для военных людей — дело святое, но даже такой дисциплинированный человек, как Брусилов, затянул переезд сколько возможно. Лишь 18 июня супруги перебрались в Варшаву.

Брусилова можно понять. Важна ведь не только должность (пусть даже весьма высокая), но и то, под чьим началом придется служить, в каком окружении работать.

О положении дел в том округе он хорошо написал сам:

«Не могу не отметить странного впечатления, которое производила на меня тогда вся варшавская высшая администрация. Везде стояли во главе немцы: генерал-губернатор Скалон, женатый на баронессе Корф, губернатор — ее родственник барон Корф, помощник генерал-губернатора Эссен, начальник жандармов Утгоф, управляющий конторой государственного банка барон Тизенгаузен, начальник дворцового управления генерал Тиздель, обер-полицмейстер Мейер, президент города (Варшавы) Миллер, прокурор палаты Гессе, управляющий контрольной палатой фон Минцлов, вице-губернатор Грессер, прокурор суда Лейвин, штаб- офицеры при губернаторе Эгельстром и Фехтнер, начальник Привисленской железной дороги Гескет и т. д. Букет на подбор! Я был назначен по уходе Гершельмана и был каким-то резким диссонансом: «Брусилов».

Тут надо оговориться. Действительно, несоразмерно высокий процент «русских немцев» в административной верхушке Царства Польского был несомненен, и раздражение Брусилова можно понять. Но было бы ошибочно делать поспешный вывод о пресловутом «немецком засилье», о котором так распространялись в четырнадцатом году иные подозрительно пахнущие лжепатриоты. Стремясь очернить всех русских подданных немецкого происхождения, эти шустрые «патриоты» порой сами были настоящими провокаторами, готовившими исподволь развал России, действительными, а не мнимыми агентами космополитического капитала, сионизма, распутинского окружения и пр.

Брусилов, разумеется, ничего общего не имел с этими личностями (точнее, личинами), он-то был настоящим патриотом, одпако некоторые его суждения на тему «русских немцев» не следует понимать обобщенно: большинство российских граждан немецкого происхождения, те, которые но

[98]

принадлежали к правящим классам, давно и прочно связали свою судьбу с новой Родиной и верно служили ей; примером тому множество — как в дореволюционной, так и в новой России.

Нельзя, однако, отрицать и то, что Скалон и командование округа в целом придерживались, как мы уже отмечали, германской ориентации. А тут как-никак речь шла о сильнейшем пограничном округе, и на какой границе! Германский консул в Варшаве в самых дружественных отношениях со Скалоном, поговаривали, что тайн у «друзей» не было, обсуждалось буквально все. Подобная дружба была делом недопустимым, даже, строго говоря, преступным, но... В пораженной разложением царской России начала века известны события и похлеще! В довершение Скалон плохо руководил вверенным ему округом.

Брусилову было тошно служить в таких условиях. ловек сдержанный и деликатный, он ни с кем не ссорился, тем паче не скандалил, но своего отрицательного отношения к Скалону и его окружению скрывать не пожелал. В то время военным министром был уже несколько лет Сухомлинов. За полтора десятилетия этот бывший начальник Брусилова сделал головокружительную карьеру. Но Сухомлинов не мог улучшить положение русской армии. Нечистоплотный и беззастенчивый делец, запятнанный многими скандалами, Сухомлинов связался с темными личностями, погряз в стяжательстве и мошенничествах. Но министр есть министр. Брусилов написал ему частное письмо о неблагополучном положении дел в округе. Сухомлинов был достаточно смышлен, чтобы понять правильность брусиловских предостережений, однако принимать какие-либо решения вовсе не собирался — его все это беспокоило очень мало. Но и обижать известного в армии генерала хитрый карьерист не хотел: он пообещал перевести его в другой округ.

Письмо Брусилова было просмотрено варшавской жандармерией, которую возглавлял немец Утгоф. О содержании письма доложили Скалону. Тот не стал объясняться со своим помощником, но отношения их после этого, разумеется, не улучшились. Правда, положение Брусилова вскоре упрочилось: в декабре 1912 года Брусилов был произведен в полные генералы, то есть получил высший военный чин в России того времени. Несколько раз в течение 1912 и 1913 годов он замещал Скалона на посту командующего округом. Но желание оставить Варшаву и германофильствующий «двор» Скалона не покидало Брусилова. Вскоре из военного министерства последовал приказ: с 15 августа

[99]

1913 года Брусилова назначили командиром 12-го армейского корпуса в соседнем Киевском округе. То никак не было повышением по службе, но он отнесся к перемещению с огромной радостью.

В те дни он писал жене!

«Не сомневаюсь, что в войсках Варшавского округа мой уход произведет сенсацию и многие будут меня жалеть, действительно считая меня хорошим генералом, но найдутся и такие, которые будут довольны, находя меня слишком требовательным! Ну! Что сделано то сделано, и я рад, что вырвался из этой клоаки скалоновской придворной атмосферы». В этом случае Надежда Владимировна полностью разделяла чувства и намерения своего супруга.

Брусилов не стал мешкать и выехал в Винницу, где располагался штаб корпуса. Он вновь становился строевым командиром, военачальником, а не придворным в чуждом ему по духу провинциальном «дворе». Сразу же объехал части, познакомился со своими новыми помощниками, с войсками. Первое впечатление было благоприятным, хоть и не безупречным: предшественник его долго болел, поэтому некоторые вопросы управления своевременно не решались. Состав корпуса был даже больше, чем полагалось по штатному расписанию: две пехотные дивизии и одна бригада, две кавалерийские дивизии, артиллерия, саперные части. Все это громадное и многолюдное (более 50 тысяч человек) хозяйство размещалось в тогдашней Подольской губернии (нынешняя Винницкая и часть Житомирской области).

Хлопот хватало, но их Брусилов любил и с радостью им отдавался. И здесь, на новом месте, он предъявил повышенные требования к подчиненным. Это не всем и не всегда нравится, слов нет, поэтому некоторые руководители готовы потакать подчиненным, надеясь послаблениями приобрести популярность. Увы, не приобретают, ибо в начальнике, руководителе, тем более в армии, люди ценят прежде всего целенаправленную требовательность и строгую справедливость. Только твердые и разумно строгие командиры пользуются настоящей, а не мнимой популярностью. Брусилов заставил командный состав корпуса усиленно посвятить себя штабным и теоретическим занятиям, как он делал это раньше, приучая соратников мыслить категориями современной войны.

Назначение Брусилова в 12-й корпус состоялось менее чем за год до начала мировой войны. О том, что грядущая мировая война не за горами, догадаться было совсем не трудно: все крупнейшие империалистические державы от-

[100]

крыто к ней готовились, а кайзеровская Германия в особенности. Казалось бы, войска, расположенные на границе с Австро-Венгрией — вероятным противником, — должны бы... ну, ясно, что им полагалось бы делать! Но вот свидетельство самого вновь назначенного командира корпуса: «В этом крае никто не помышлял о возможности близкой войны и никто не думал о ней, кроме меня». В словах этих, несомненно, есть некоторое преувеличение, но суть вывода бесспорна: накануне войны в приграничных соединениях царили благодушие и беспечность.

Настроение это шло сверху. Командование российских вооруженных сил недооценивало будущих противников. Брусилову довелось убедиться в этом воочию весной 1914 года, за три месяца до начала войны.

В апреле 1914 года в Киеве была проведена крупнейшая перед войной штабная военная игра. Руководил ею сам военный министр Сухомлинов. В присутствии узкого круга высших военачальников на карте была разыграна война с Германией и Австро-Венгрией. Брусилову сразу довелось увидеть всех главных действующих лиц будущей грандиозной драмы: участниками игры были начальник Генерального штаба Н. Н. Янушкевич, генерал-квартирмейстер (то есть начальник оперативного управления Генштаба) Ю. Н. Данилов, командующий Киевским военным округом Н. И. Иванов — будущий главком Юго-Западного фронта, которому предстояло действовать против Австро-Венгрии, будущий главком Северо-Западного фронта (против Германии) Я. Г. Жилинский, а также ряд других генералов.

Поразительно, что оптимизм участников штабной игры был безграничен. Брусилов удивлялся этому, но о причинах, вызвавших столь радужное настроение, ничего знать не мог. А дело заключалось в том, что русская военная разведка сумела заполучить ни много ни мало как стратегический план развертывания австрийских вооруженных сил против России  *. Так что русские главнокомандующие имели известные основания полагать, будто планы противника им знакомы и они могут наносить удары в наиболее выгодных для русских войск направлениях. Подчеркнем: известные основания к оптимизму имелись, но не более, ведь противник тоже не дремлет. Надо, значит, учитывать возможные изменения и неожиданности, готовиться к ним.

___________

* Исключительно интересная история эта хорошо описана в документальной книге Егора Иванова «Негромкий выстрел» (М., «Молодая гвардия», 1977).

[101]

Не учитывали, не готовились, а напрасно. У австро-германцев имелось достаточно «друзей» в Петербурге (и в Варшаве, и в Киеве), они вскоре получили сведения о том, какими именно австрийскими секретами располагают русские, и срочно изменили свои планы. Царские генералы разыгрывали победное сражение по устаревшим данным...

Штабная игра и по сути своей оказалась игрой, только не в условном, а в самом что ни есть прямом смысле слова. Обнаружившиеся несуразности в планах не подвергались критическому разбору и немедленному пересмотру, а просто-напросто снимались, как якобы несущественные. Переоценивалась боеготовность русских войск, в частности, вопросы снабжения (впоследствии именно они стали тяжкой гирей на ногах русской армии). Противник недооценивался. И все это происходило буквально накануне конфликта, вскоре эти же самые генералы повели свои армии на «игру» уже настоящую, которая называется сурово — война.

Здесь не место сколько-нибудь подробно касаться предыстории первой мировой войны. Нашим читателям хорошо известны причины этой войны и подспудные силы, ее породившие. Но для изучения биографии генерала Алексея Алексеевича Брусилова важно знать, что он сам думал на этот счет.

Причины событий в трактовке Брусилова сводились к воинственным намерениям германской военщины. Отчасти это правда, но лишь отчасти, ибо истинным виновником войны был международный капитал, заправлявших! капиталистическим обществом. Германской военщине отводилась тут лишь роль подстрекателя. «Русские» банкиры и капиталисты, они же — приказчики Ротшильдов, варбургов, кунов, лебов и прочих со всеми их компаниями, были ничуть не симпатичнее. И так же презирали «свой» народ российский, и так же зарились на чужое.

В своих воспоминаниях Брусилов побранил «немцев» (не разделяя их на классы), а Россию представил жертвой нападения Гогенцоллернов. Ошибочность его суждений сегодня нам, безусловно, ясна, но нужна также существенная оговорка. Старый военачальник писал свою книгу в начале двадцатых годов, когда враждебные нам идеологи всячески поносили историю России. Брусилов не мог им ответить прямо, но хотел хоть как-то отделиться от хулителей родной страны, противопоставить свою точку зрения. Старый и больной, он и тут хотел защитить Родину, делая это в меру своего разумения и возможностей.

[102]

Летом 1914 года чета Брусиловых отдыхала и лечилась на минеральных водах модного тогда курорта Киссинген в Южной Германии. Здесь-то они и были свидетелями сцены, помещенной в начале этой главы.

Прусской военщине удалось отравить шовинистическим угаром существенную часть своего народа, и это чувствовалось даже по настроению немецкой курортной публики. Брусилов повсюду замечал открытые проявления антирусской пропаганды, порой весьма вызывающей и оскорбительной. Далекий от политики в ту пору, он не знал, что в Германии военщине почти не имелось противоборствующих сил, что славная когда-то немецкая социал-демократия, детище Маркса и Энгельса, уже доверила руководящие посты соглашателям, предателям рабочего дела. Путь к войне для прусских генералов был открыт.

Не понимая всех подспудных причин надвигающейся грозы, Брусилов тем не менее ясно видел ее внешние признаки. Далекие, казалось бы, раскаты грома ясно предсказывали ему, что гроза эта вот-вот разразится: в Сараево сербский националист убил наследника австро-венгерского престола. Вена предъявила ультиматум Сербии. А корпус Брусилова стоял на самой-самой русско-австрийской границе. Колебаний не могло быть: скорее туда, в Россию, к своим полкам.

Проехав пол-Германии, прибыв в Варшаву, а потом в Винницу, Брусилов всюду наблюдал обычную спокойную жизнь. Подавляющее большинство людей в Европе не подозревало даже, что темные силы мира уже подготовили страшную бойню, что ради торжества империалистической буржуазии эта бойня разразится буквально с часу на час. Но пока еще царила обманчивая тишина, призрачный, зыбкий покой.

Лишь немногие понимали в июле 1914 года цели тайного и зловещего замысла. Как раз по ту сторону тогдашней русской границы, против тех мест, где стоял брусиловский корпус, в польском местечке Поронино, окруженный верными соратниками, развернул свою кипучую деятельность В. И. Ленин. Он вскрыл причины подготовки империалистического заговора («передел мира»), указал на истинного виновника — международный промышленный и банковский капитал, мировые сверхмонополии, их пособников — «желтых» вождей рабочего движения, социал-предателей, как их тогда называли.

Ленин назвал те силы, которые единственно в состоянии уничтожить самую причину разбойничьих войн — рабочий

[103]

класс в союзе с трудящимся крестьянством, союз серпа и молота тружеников всех стран.

Ленин прозорливо восстал против бессильного (а подспудно — предательского) пацифизма, ибо неверно, что всякая война плоха — были, и не раз, войны справедливые, народные, а вскоре предстоит самая справедливейшая из них — наша славная гражданская, где Ленин станет во главе армий трудового народа.

Тогда Брусилов не знал Ленина. Не слыхал он и о ленинском учении, о его соратниках. Знакомство произошло позже, в совершенно иных условиях. Но Брусилов этого не предвидел и предвидеть не мог.

Итак, мировая буржуазия все подготовила для грядущей войны. В середине июля по старому стилю (в конце его по новому) враждующие стороны изготовились к взаимному истреблению. Семь германских армий нацеливались на Францию и Бельгию, намереваясь разгромить их в кратчайший срок — до начала русского наступления на востоке и до переправы английских войск через Ла-Манш. Им противостояли пять армий французских, бельгийских, а также английский экспедиционный корпус. Силы сторон были примерно равны — по полтора миллиона вооруженных бойцов с каждой.

Германия оставила на Востоке лишь одну армию в Восточной Пруссии и корпус в Силезии. То была очевидная авантюра, порожденная недооценкой русской армии, России в целом. За этот просчет германский милитаризм заплатил в первой мировой войне безмерную для себя цену — понес тяжелое, сокрушительное поражение.

Почти вся армия Австро-Венгрии находилась у русской границы. Это уравняло силы противников. Немцы планировали на своем Восточном фронте активную оборону с последующей переброской войск из разгромленной — как они надеялись — Франции и нанесением по России удара, завершающего войну. Австрийцы, напротив, намеревались наступать сразу: опираясь на свои мощные крепости в Галиции, они планировали удар на север, в направлении Варшавы, с целью окружения большой группы русских войск.

Российский Генеральный штаб тоже собирался немедленно наступать. Северо-Западный фронт, состоявший из двух армий, нацеливался на Восточную Пруссию. Юго-Западный, сильнейший, насчитывал четыре армии, одной из них, 8-й, должен был командовать генерал Брусилов. Предполагалось согласованное наступление всех четырех армий в Галиции и разгром австрийских войск. 

[104]

 «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить», — язвительно высмеял в свое время молодой артиллерийский поручик Лев Толстой бумажно-карандашную генеральскую самоуверенность. Гладко было у всех главноначальствующих в июле 14-го. Все готовились наступать и вскорости разгромить врага. Но получилось совсем иначе.

Утром 18 июля Брусилов приехал в Винницу. Он поспел вовремя: в этот день в России была объявлена общая мобилизация. Кое-кто и тогда еще надеялся на мирный исход событий. Однако трагедия народов была крепко продумана закулисными режиссерами. 19 июля кайзеровская Германия объявила войну России. Через два дня началось нападение немцев на Бельгию и Францию, а еще через день в войну вступила Англия. Первая мировая война, до основания потрясшая весь мир, началась.

...Тихая прежде Винница наполнилась шумом и суетой. Топали солдатские сапоги, гремели армейские повозки о булыжные мостовые, ржали кони, разносились строевые песни, звучали слова команд. Войска срочным маршем выступали на запад. Туда, к австрийской границе, уже выехал на автомобиле в сопровождении конного конвоя командующий 8-й армией.

Впоследствии Брусилов с искренним и грустным чувством написал: «Винница — это последний этап нашего мирного, тихого бытия в прошлом... Наш скромный уютный домик с садом, любимые книги и журналы, милые люди, нас окружавшие, масса зелени, цветов, прогулки по полям и лесам, мир душевный... А затем — точка...»

Да, прошлое кончалось, и отнюдь не только для одного Алексея Алексеевича Брусилова. А начинающееся там, за горизонтом, светлое будущее было закрыто пологом кровавого тумана. Что ждало Россию? Все искали ответ, немногие находили его...

[105]

< Назад

Вернуться к оглавлению

Вперёд >

Далее читайте:

Брусилов Алексей Алексеевич (1853-1926), военный деятель царской и Красной армий.

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС