Александр Тарсаидзе

1914 г.

БИБЛИОТЕКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

Александр Тарсаидзе

Дело о мобилизации 1914 г.

Глава 5. «ВОЛЯ ГОСУДАРЯ». СРЕДА 16/29 ИЮЛЯ

Рано утром * в среду 16/29 июля Государь в Петергофе принял Председателя Совета Министров И. Л. Горемыкина, который, по одной версии, «приехал просить» Государя задержать указ о всеобщей мобилизации, на что якобы Император ответил согласием **. Тот же труд сообщает, что по уходу И. Л. Горемыкина Государь принял генерала Янушкевича (об этом он не упоминает в своем дневнике) ***, представлявшего ему проект частичной мобилизации для утверждения и подписи, но одновременно генерал «весьма настаивал на подписании, на всякий случай, указа о всеобщей» 52. Как пишет генерал Добророльский, Государь, подписав оба указа, поручил генералу Янушкевичу

----------

[35]

посоветоваться с С. Д. Сазоновым и «опубликовать тот указ, который сочтет необходимым Сазонов». Государь согласно этой версии «неохотно», но под влиянием «объяснений» генерала Янушкевича подписал оба указа. Но эти подписи все еще не означали разрешения выполнить «высочайшее повеление», так как для «нажатия кнопки» (выражение генерал-адъютанта Сухомлинова) необходимы были подписи министров: военного, морского и внутренних дел, и только тогда Правительствующий Сенат его обнародовал *.

Но нам документально известно, что генерал Янушкевич еще до приема государем и, следовательно, до подписания монархом указов был, видимо, настолько уверен, что ему удастся «уговорить» государя, что он отправил в это утро (в 7:20 утра 16/29 июля) всем командующим военными округами, включая Варшавский, телеграмму за № 1785, гласящую: «17/30 июля будет объявлено первым днем нашей общей (выделено мной. — А. Т.) мобилизации, [по] объявление последует установление телеграммой. Ген.- лейт. Янушкевич». В добавление к этой телеграмме генерал Данилов отправил и свою за № 1754 в 11 часов утра того же дня, указывая па соблюдение «крайней осторожности» и что при наступающей мобилизации открытие военных действий должно состояться лишь после получения

----------

 [36]

официальной телеграммы. Генерал также приказал пограничным войскам, чтобы «не было совершено непоправимых шагов» * 55. Обратимся теперь к хронологии событий. Вернувшись из Петергофа, генерал Янушкевич, имея при себе два подписанных указа (выделено мной. — А. Т.), вызвал к себе генерала Добророльского и, как пишет последний, «вручил мне (около полудня) для исполнения подписанный государем императором указ о всеобщей мобилизации (выделено мной. — А. Т.), первым днем которого должен был быть день 17/30 июля». Из этого видно, что в этот час (до 3 часов дня) вопрос о частичной мобилизации был отброшен, несмотря па то что государь, как мы достоверно знаем, препятствовал даже введению частичной мобилизации. Более того, как видно из разных телеграмм послов, посланных после свидания с С. Д. Сазоновым, даже он, когда было получено известие о бомбардировке Белграда (т. е. в 8 часов вечера), был в неведении, что на следующее утро готовится объявление всеобщей мобилизации ** 56.

Нам также известно, что И. Л. Горемыкин, вернувшись из Петергофа, созвал срочное заседание Совета министров

------------

[37]

с участием генерала Янушкевича, на котором последний сообщил решение государя объявить (на следующий день) частичную мобилизацию. Генерал Янушкевич, который, как мы уже видели, секретно дал указания об общей мобилизации, возразил собранию, что, как он уже объяснил ранее С. Д. Сазонову, если через день после объявления частичной будет произведена общая мобилизация, «графики перевозок воинских поездов и... развертывание войск будут безнадежно перепутаны и мобилизация опоздает на 10 дней» 57. В результате Совет министров все же решил отложить издание указа о частичной мобилизации и «выждать дальнейшее развертывание событий» (т. е. сразу из- за событий, если это необходимо, объявить всеобщую, минуя частичную). После заседания генерал Янушкевич сообщил С. Д. Сазонову о просьбе государя сообщить «соответствующее заявление» (о мобилизационных планах, «не означающих враждебных отношений к Германии», но лишь к Австрии) германскому послу. Но Сазонов посоветовал переговорить с военным агентом майором фон Эггелингом, так как предыдущий считал, что посол не вполне «компетентен в военных вопросах». Это было исполнено около 3 часов дня. Телеграмма германского посла (посланная канцлеру в 7 часов вечера) раскрывала сущность беседы. «Военный министр уполномочил его [т. е. генерала Янушкевича] заверить меня, что все осталось в том же положении, о котором [генерал Сухомлинов] сообщал мне два дня тому назад. Он [генерал Янушкевич] дал мне свое честное слово в самой торжественной форме и предложил мне письменное заверение, что до 15 часов сегодняшнего дня нигде не начата ни одна мобилизационная мера... Он не может поручиться за будущее, но хочет дать мне самые серьезные уверения, что Его Величество, как и раньше, не желает никакой мобилизации на фронтах вдоль нашей границы». Продолжая передавать разговор, майор, «искренне удивленный таким заверением... возразил генералу Янушкевичу, что сообщение последнего является для него загад-

[38]

кой». Но генерал Янушкевич, добавил агент, «под честным словом офицера заявил, что эти известия» (т. е. о призыве запасных и наборе лошадей... в округах, включая Варшаву и Вильно) неверны, что это ложная тревога и что «идет передвижение войск для защиты границ [с Австрией]. Эти меры исходят не от него, и они приняты исключительно из предосторожности». Но военный агент заключил свой рапорт, сообщенный в Берлин, что разговор с генералом есть «попытка ввести меня в заблуждение...» 58 Интересно добавить, что сам генерал Янушкевич уже позже, как он свидетельствовал в Сенате в 1917 г., считал, что «честное слово русского офицера» не было им нарушено. Он заявил тогда же, что его предложение майору фон Эггелингу дать письменное заверение в том, что мобилизация в России еще не проводится, было честно, так как мобилизации в тот момент действительно еще не было. «Указ о ней был у меня еще в кармане...» 59 Что формально это было так (к 3 часам дня), не приходится оспаривать, так как лишь с этого часа генерал Добророльский начал объезды министров с целью получить их подписи.

Теперь посмотрим, что делал в это время С. Д. Сазонов, от «последнего слова» которого, помимо, конечно, государя, фактически и зависело окончательное решение вопроса. Нам документально известно, что между 11 часами утра и полуднем Сазонов, видимо после «срочного» заседания Совета министров, принял германского посла графа Пурталеса (первое из трех свиданий за этот день) и сообщил последнему, что ввиду мобилизации (частичной, 8 австрийских корпусов) Россия «вынуждена приступить к мобилизации военных округов на австрийской границе» и что «приказание по этому поводу будет дано сегодня». На это заявление посол ответил, что он «далек от какой бы то ни было угрозы, что ему должны быть известны наши обязательства по отношению к Австрии...» 60. После ухода Пурталеса была получена телеграмма (приблизительно между 3:30 и 4:30) от русского посла в Вене, сооб-

[39]

щающая, что Австрия категорически отказывается вести «непосредственные переговоры» с Россией. Сазонов немедленно вызвал к себе Пурталеса, который, вернувшись к себе, в своей телеграмме сообщил, что «Сазонов уже не отрицал того, что мобилизация (все еще частичная) предстоит в непосредственном будущем, но утверждал, что Россия была вынуждена на этот шаг Австрией и что мобилизация еще далека от войны...». Вслед за Пурталесом С. Д. Сазонов, все еще не зная (так же как и государь), что генерал Янушкевич подготовлял другие меры, принял около 5 часов вечера британского посла и сообщил ему и послу Франции (по телефону) о решении правительства объявить частичную мобилизацию на утро 17/30 июля 61. Немного позже (между 5 и 6 часами вечера) Сазонов также принял у себя австрийского посла, донесшего после этого свидания телеграммой в Вену, что «сегодня будет подписан указ о мобилизации в довольно широких размерах. Но он [т. е. Сазонов] самым официальным образом заявлял, что эти войска не предназначены для нападения на пас... В то время [около 5 часов дня], как мы столь доверительно обменивались мнениями, — сообщал посол 62, — министр получил по телефону сообщение, что мы бомбардируем Белград *... Он точно преобразился, — добавил посол. — Он сказал, что видит теперь, насколько был прав император Николай: Вы хотели только выиграть время при помощи переговоров... О чем нам еще разговаривать, раз Вы так действуете...». Так закончилась эта встреча. Нет никакого сомнения, что именно с этого момента настояние Сазонова на объявлении лишь частичной мобилизации кончилось. Отныне мысль о неизбежности войны прочно утвердилась в его мыслях.

В 4:35 германский посол, получивший телеграмму от своего канцлера, в третий раз за этот день прибыл в Ми-

-----------

[40]

нистерство иностранных дел для свидания с С. Д. Сазоновым. Телеграмма, которую он передал министру, гласила: «Будьте добры весьма серьезно указать г-ну Сазонову, что дальнейшее продолжение русских мобилизационных мер вынудит нас к мобилизации и что тогда европейской войны едва ли удастся избежать...» После короткого разговора, как сообщал посол, собеседники расстались весьма холодно. Около этого времени С. Д. Сазонов был вызван по телефону лично государем *, сообщившим, что «только что была получена от императора Вильгельма телеграмма [первая его телеграмма была получена государем в 8 часов утра 16/29 июля с просьбой о «помощи с целью сгладить затруднения»] с убедительной просьбой не доводить дело до войны». Сазонов тут же по телефону лично передал государю, что «миролюбивые слова германского императора мало согласуются с заявлением германского посла» 63. Государь тут же решил послать новую телеграмму Вильгельму с упоминанием этого противоречия и одновременно предлагал вновь разрешить конфликт созывом Гаагской конференции. Одновременно, судя по записи Министерства иностранных дел, «Его Величество разрешил С. Д. Сазонову безотлагательно переговорить с военным министром и начальником Генерального штаба о [планах] нашей мобилизации», пока что частичной, конечно, все еще в принципе. В результате этих телефонных переговоров к 8 часам вечера состоялось совещание в кабинете генерала Янушкевича в присутствии С. Д. Сазонова и генерал-адъютанта Сухомлинова (видимо, на нем присутствовали и А. А. Нератов, товарищ министра, и Н. А. Базили от Министерства иностранных дел, генералы Генерального штаба Данилов и Монкевиц), которое пришло к заключению,

-------

[41]

что «ввиду малого вероятия избежать войны с Германией [! ], необходимо своевременно всячески подготовиться к таковой, а потому нельзя рисковать задержать общую мобилизацию впоследствии путем выполнения ныне (выделено мной. — А. Т.) мобилизации частичной. Заключение [об общей мобилизации] совещания было тут же доложено по телефону государю императору, который заявил согласие на отдачу соответствующих распоряжений [касательно общей]. (Не надо упускать из вида, что генерал Добророльский уже после 2 часов дня занялся подготовкой общей мобилизации. Ясно, что пока об этом С. Д. Сазонов не знал.) Известие об этом было встречено «с восторгом» тесным кругом лиц, которые были посвящены в дело 65. Тотчас же была отправлена телеграмма [о решении] в Париж и Лондон... так как в этот момент, т. е. после решения государя [около 8 часов вечера], скрывать было нечего, и, видно, генерал Янушкевич признался Сазонову, что генерал Добророльский как раз в это время собирает подписи других министров на указ о всеобщей мобилизации. Посмотрим, как описывает это событие весьма точный мемуарист и свидетель генерал Добророльский. По его словам, между 2 и 3 часами дня (вернее, позже) он отправился сначала к генерал-адъютанту Сухомлинову и «получил его подпись. Но не особенно охотно» *. (Генерал-адъютанта адмирала Григоровича он не застал — последний был в Кронштадте, откуда его ждали к 7 часам вечера.) Из Адмиралтейства он отправился к министру внутренних дел Н. А. Маклакову, который, «перекрестившись и заговорив о грядущей революции», сказал, что «война не может быть популярна у нас в народных массах, для кото-

--------------

[42]

рых революционные идеи более доступны, чем победа над немцами». «Но нельзя избежать своей судьбы», — закончил он свою фразу и подписал указ. Не желая терять два часа, генерал Добророльский вернулся в Генеральный штаб и сообщил генералу Янушкевичу об отсутствии в столице адмирала Григоровича. Генерал Янушкевич «приказал мне», пишет мемуарист, самому отвезти телеграмму на станцию (санкт-петербургского Центрального телеграфа) и «не возвращаться к нему до тех пор, пока я не сделаю этого» [т. е. получение подписи адмирала] 66 (выделено мной. — А. Т.). Это было, по версии генерала, около 5-5:30 вечера. «Когда я (вновь) явился к морскому министру, — пишет генерал, — он не хотел верить, что я принес ему на подпись телеграмму о всеобщей мобилизации» (припомним, что на последнем заседании Совета министров решено было выждать события). «Как? Война с Германией? Наш флот не в состоянии помериться с германским, — сказал министр. — Кронштадт не защитит столицу от бомбардировки» *. Он позвонил Сухомлинову по телефону в министерство и попросил подтвердить, должен ли он подписать. Получив утвердительный ответ, он дал свою подпись ** 67.

Получив подпись адмирала, Добророльский согласно приказу Янушкевича «не заезжать больше никуда» проследовал прямо на Центральный телеграф, чтобы отправить историческую телеграмму. Было около 9 часов вечера 16/29 июля... «Внушительное помещение Центрального телеграфа было уже готово принять мобилизационную

----------

[43]

телеграмму. Но около 9:30 вечера [фактически, как мы увидим позже, было около 10:30 вечера] генерал Янушкевич вызвал меня по телефону и приказал опять задержать телеграмму до прибытия капитана Генерального штаба [Л. Н. | Туган-Барановского. Последний вошел и заявил, что разыскивал меня повсюду чтобы передать приказ государя не отправлять телеграмму о всеобщей мобилизации. Всеобщая мобилизация должна быть отложена, и вместо нее должна быть выполнена по приказу государя частичная мобилизация согласно установленному заранее плану *.

------------

[44]

Я немедленно забрал назад телеграмму о всеобщей мобилизации... и уехал...» 70

Что же произошло? Объясняется это очень просто. В 9:29 вечера, когда совещание в Генеральном штабе «ликовало», государь получил вторую телеграмму от кайзера в ответ на последнюю (о Гаагской конференции), в которой германский император считал «вполне возможным для России остаться только зрителем... и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение с Веной возможно и желательно...» Государь, неизменно миролюбиво настроенный и желавший во что бы то ни было избежать войны, ухватился за идею «непосредственного соглашения», решил немедленно (было около 10 часов вечера) вызвать военного министра по телефону и спросил последнего, есть ли возможность «приостановить» всеобщую мобилизацию *. Судя по воспоминаниям генерала, он ответил, что «мобилизация не такой механизм, который можно было бы, как коляску, по желанию приостановить, а потом опять двинуть вперед... Поэтому я просил государя... потребовать еще доклада начальника Генерального штаба. На этом наш разговор и прекратился. Через некоторое время мне позвонил генерал Янушкевич и доложил о разговоре с государем, причем его ответ совпадал с тем, что и я докладывал государю» 71. О послед-

------------

 [45]

нем телефонном разговоре нет прямых документальных данных, исключая отчет по процессу Сухомлинова в «Биржевых ведомостях» от 26 августа 1917 г., сообщавший, что генерал Янушкевич объяснил государю «все трудности, которые могут возникнуть» при замене общей частичной мобилизацией *. Но государь остался при своем решении, на что генерал Янушкевич сказал, что он «не может взять па себя ответственность за подобную меру, но царь резко возразил, что берет ответственность на себя». Но последнее слово было сказано, и оставалось в эту ночь лишь исполнить волю государя 72...

Тут же государь ответил Вильгельму следующей телеграммой: «Сердечно благодарю тебя за скорый ответ. Посылаю сегодня вечером Татищева (генерал-майор свиты Его Величества Илья Леонтьевич состоял при особе германского императора. Погиб в Екатеринбурге с царской семьей) с инструкциями [«послать» его было уже невозможно]... От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления [т. е. частичная мобилизация, решенная пять дней тому назад] ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю...»

Так закончился день 16/29 июля.

Советские и некоторые зарубежные, а за ними мемуаристы и иностранцы проводят мысль, что в отмене государем мобилизации известную роль сыграла телеграмма Распутина, посланная им из Сибири, и «уговоры» графа Фредерикса, якобы «лидера придворной германской партии». Хотя эта тема и не входит в рамки этой работы,

---------

[46]

обе эти лживые и необоснованные версии необходимо опровергнуть 73.

Зачастую бывает, что лица, желающие помочь делу и обелить известное лицо, ввиду их полного отсутствия знания исторических исследований и просто неряшливого обращения с фактами достигают совершенно обратного.

Разберем сначала фиктивную телеграмму Распутина, посланную якобы из Тюмени государю в июле 1914 г., «умоляя» его не затевать войны, что «с войной будет конец России и им самим [т. е. царствующему дому] и что положат до последнего человека». Эта ложная версия была впервые цитирована А. А. Танеевой (Вырубовой) в ее книге «Страницы из моей жизни», изданной в 1923 г. в Германии и посвященной «возлюбленной государыне императрице Александре Федоровне...», и таким образом положила начало этой злостной легенде, повторенной многими историками ...

Как известно, Распутин находился в июле в городе Тюмени, в госпитале. Он был ранен ножом в живот приверженкой расстриги-монаха Илиодора, Хионией Гусевой, как раз в тот же день и час, в воскресенье 15/28 июля, когда были убиты в Сараеве эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга. Также документально известно, что он послал не одну, а четыре, все безграмотные, телеграммы в Царское Село, видимо, адресованные не императрице, а самой А. А. Вырубовой. Она об этом прямо не говорит. «Пришла телеграмма», — пишет Вырубова. Императрица собственноручно их переписала, как бы для памяти, а, возможно, оригиналы вернула А. А. Вырубовой. Все эти телеграммы сбоку подписаны буквой А, возможно, «Аня». Две телеграммы датированы 16/29 июля, а две остальные — 19/1 августа, когда была уже объявлена война. Ни одна из теле-

--------

[47]

грамм не включает фразы «умолять» не заключать войны и т. д. В первой телеграмме Распутин пишет: «...не шибко беспокойтесь о войне, время придет, надо ей [Германии] накласть, а сейчас еще время не вышло...» Вторая телеграмма гласит: «Набросились [германцы] от зависти...», третья уже в день объявления говорит «...не отчаевайтесь», а последняя того же дня: «Верю [в успех] надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники»... (Все эти телеграммы были опубликованы фотографически Советами и, безусловно, по всем признакам являются подлинными 74.)

Вообще надо добавить, что «шпионская деятельность» или «германофильство» Распутина — не что иное как обывательские сплетни, распространенные безответственными болтунами-мемуаристами 75. Во всей переписке царственной четы нет ни одной строки о желании Распутина к сепаратному миру или к симпатиям к немцам. Правда, в записке от 1/14 ноября 1914 г. государыня писала, что Распутин «всегда был против войны и говорит, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал». Эта фраза абсолютно не означает его «германофильские» симпатии и выражает мнение многих во всех союзных странах. Более того, во всей переписке нет ни одной фразы Распутина, ратующей против войны. Как раз наоборот, все его «мысли» и советы всегда направлены па войну и на способы победить врага 76.

Ныне необходимо эти сплетни навсегда отвергнуть. Переходя к «легенде о германофильстве» графа Фредерикса и «германской партии» при дворе (миф, который вообще не существовал) есть не что иное как также слухи безответственных свидетелей и мемуаристов. Знающий ту эпоху и изучающий се может сам легко убедиться в этом. Эта тема также не входит в рамки этой книги и прекрасно и документально разработана и опровергнута С. П. Мельгуновым в его «Легенде о сепаратном мире». Остается лишь добавить, что, как это ни странно, воинственными

[48]

германофобами были зачастую русские немецкого происхождения, занимающие крупные посты в империи. Такие лица, как генерал Ренненкампф, фон Плеве, барон фон Зальца, адмиралы фон Эссен и фон Эбергардт, были настроены гораздо более воинственно, именно в это время, чем «чисто русские» государственные деятели, как министры Н. А. Маклаков, П. Н. Дурново (написавший за 6 месяцев до войны и своей смерти в 1915 г. знаменитую Записку с предсказанием, что германо-русская война приведет к крушению империи и к господству «анархического социализма», и даже граф Витте, считавший себя «русским по рождению, духу и по крови» (его голландские предки более 200 лет переселились в Россию), мать его была урожденная Фадеева и бабушка — княжна Долгорукова), и генерал-адъютанты Сухомлинов и адмирал Григорович.

[49]

Главы из кн.: Тарсаидзе А. Четыре мифа и Первой мировой. М., 2007, с. 9-64.

Вернуться к оглавлению

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС