Е.А. Никольский

1914-1918

БИБЛИОТЕКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

Е.А. Никольский

Беженцы в Великую войну 1914-1918.

Начало войны

Начало войны застало меня в городе Козеннцы Радомской губернии, где я был уездным комиссаром по крестьянским делам. В ночь на 18 июля 1914 года уездным начальником была получена телеграмма за подписью трех министров — военного, внутренних дел и иностранных дел — следующего содержания: «Германия объявила нам войну. Первый день мобилизации 19 июля».

По мобилизационному расписанию я должен был немедленно с уездным воинским присутствием отправиться в крепость Иван-город, где уже 19 июля начать прием запасных, а после окончания приема немедленно отбыть в Петербург в земский отдел Министерства внутренних дел.

Поезда были переполнены, багаж не принимался. Поэтому пришлось решительно все вещи оставить у одного помещика, а самому с семьей ехать в Петербург, взяв с собой только ручную кладь.

Как известно, немцы и австрийцы очень энергично повели наступление и очень быстро дошли до крепости Ивангород, но в конце сентября были отбиты и отступили, будучи отброшены нашей армией, перешедшей в наступление.

1 октября я получил от земского отдела предписание отправиться к месту моего служения и одновременно предложение от графа Бобринского, генерал-губернатора Галиции, быть помощником градоначальника города Львова *, только что занятого нашими войсками.

Я решил проехать во Львов, ознакомиться с положением дел и уже на месте решить, принять эту должность или нет. Выехав не-медленно, я оказался в Львове на третий день. Я пошел к градоначальнику полковнику Скалону, поговорил с ним, посвятил день на ознакомление и решил, что предлагаемая должность мне не подходит. Я зашел к графу Бобринскому поблагодарить его за предложение и в тот же день ночью выехал в город Козеницы.

Уездный город Козеницы расположен в тридцати верстах от города Радома. В газетах еще в Петербурге я прочел, что город Радом подвергся германскому обстрелу и весь сожжен. На самом же деле я с удивлением увидел, что разрушено было лишь несколько станционных сооружений, немного пострадало от пожара зда-

[198]

ние вокзала. В самом городе не было ни одного пожара, не было повреждено ни одного здания.

К Козеницам было проложено прекрасное шоссе, проходящее через знаменитый Козеницкий лес, принадлежащий российской казне, а ранее — польской короне. Железной дороги не было. Она была проложена только глубокой осенью 1914 года от крепости Ивангород до Козениц, где заканчивалась простым разъездом.

Отъехав от Радома на несколько верст, я отметил, что дорога пошла лесом. Было видно, что здесь недавно проходили бои. Встречались брошенные военные повозки различного типа — германские, австрийские и наши. Выделялись наскоро устроенные окопы, свежие могилы — отдельные и групповые. Временами ощущался порядочный трупный запах, шедший из дебрей леса — там оставались непогребенными останки как наших, так и неприятельских воинов.

По приезде в Козеницы мне тотчас же сообщили, что все мое имущество разграблено и уничтожено. Оказалось, что германцы, занимавшие Козеницы и его окрестности, ничего нигде не тронули. Но когда на их место пришли русские войска, то имущество многих жителей подверглось разграблению и уничтожению. К моему несчастью, ограблению подверглось и имущество помещика, у которого находились мои вещи. Все мое имущество до последней ниточки было либо ограблено, либо варварски, бессмысленно уничтожено. Таким образом, уже с первого дня войны я потерял все свое движимое имущество, не исключая самых необходимых вещей, как, например, белье и платье.

Нам, уездным комиссарам, было поручено правительством оказывать продовольственную помощь своему уезду, поскольку многие жители — как помещики, так и крестьяне — оказались без пищевых запасов. Пожаром и обстрелами было совершенно уничтожено несколько селений и посадов с населением свыше 1000 жителей. Много было взято у них по реквизиционным квитанциям, однако несравненно большее количество было просто разграблено после прохода армий **.

Мне пришлось, обследуя положение жителей, в короткое время объехать весь Козеницкий уезд. Во многих местах встречал я редко торчащие одинокие печные трубы и обращенные в груды

[199]

еще дымящиеся развалины совершенно разрушенных каменных построек — все, что осталось от больших в пять-десять тысяч жителей населенных пунктов. Жителей не было видно, если не считать редких, сиротливо бродивших домашних животных.

У некоторых владельцев имений, живших в стороне от путей войск, еще остались запасы продовольствия. Мне были отпущены необходимые денежные средства, и я стал скупать имеющиеся в уезде запасы и передавать продовольствие неимущим, как владельцам имений, так и крестьянам.

Но так как эти запасы были невелики, то, по моему требованию, в мое распоряжение присылали из центра России маршрутными поездами хлеб всех сортов.

В продолжение всей зимы 1914/15 года и до июня 1915 года — то есть до момента нашей эвакуации из Радомской губернии — я снабжал весь уезд продовольствием настолько обильно, что все, кто сколько-нибудь действительно нуждались, немедленно получали необходимый им хлеб.

В данном случае и наше правительство, и подчиненные ему органы управления при исполнении своего долга оказались на высоте. За исключением совершенно разрушенных местностей, население в большинстве своем не пострадало, а благосостояние многих селений даже заметно улучшилось. Этому способствовала выдача семьям призванных на войну пайка, составлявшего иногда более 100 рублей на одну семью. Паек выдавался на два месяца вперед, и многосемейные получали настолько большие суммы, что могли покупать добавочный скот и, вообще, усовершенствовать свое хозяйство.

Козеницкий уезд несравненно более других местностей пострадал от наступающих неприятельских армий — бои происходили в районе крепости Ивангород, большая часть которой располагалась на территории этого уезда. Другие уезды Радомской губернии были задеты гораздо менее.

Мне пришлось объезжать уезд через несколько дней после оставления его неприятелем. Как ни тяжело это для меня, русского, я должен засвидетельствовать, что германцы и австрийцы вели себя несравненно более дисциплинированно, нежели наши войска. Я ни разу нигде не слышал обид на неприятеля и жалоб на грабежи с их стороны. С нашими войсками все было иначе. Особенно в этом отношении отличались санитарные части и обозы, которые, подходя к имениям, забирали все, что хотели, и грузили на свои по-

[200]

возки. Далее, подходя к более богатому пункту или имению, они бросали награбленное ранее и нагружали в повозки более ценное имущество.

К 1914 году все крепости в Польше, расположенные вдоль реки Вислы с юга на север, были разоружены, в дальнейшем предполагалось их совершенно уничтожить.

В 1873 году нашим правительством под впечатлением побед немцев над Францией и вследствие объединения всей Германии под верховным правлением прусского короля было признано необходимым разработать план кампании защиты России в случае конфликта с Германией и Австрией. Была образована особая комиссия под председательством императора Александра II. Военный министр Милютин и начальник военного штаба Обручев представили план на случай войны на западной границе. Комиссия подробно рассмотрела его и приняла.

Составители этого плана были, несомненно, люди талантливые. Их предположения были глубоко продуманы, основаны на логичных данных и составляли одно целое. План был составлен настолько хорошо, что им руководствовались в продолжение три-дцати пяти лет. Сущность его заключалась в следующем.

Недостаточное количество железных дорог, построенных часто несоответственно не только стратегическим требованиям, но даже и коммерческим, делало мобилизацию и сосредоточение нашей армии чересчур медленным. По последнему мобилизационному расписанию — на двадцать первый день.

Исходя из этого план Милютина — Обручева предлагал задержать наступление противника рядом крепостей, составляющих две линии: Новогеоргиевск, Варшава, Ивангород, Замостье, Оссовец, Брест-Литовск, Бобруйск, Киев. Предполагалось также задержать переправу противника через реки Неман, Бобр, Нарев, Вислу и Буг. Под прикрытием этого огромного плацдарма Россия смогла бы провести мобилизацию, сосредоточить свои армии для отражения противника и планомерного наступления на Германию и Австрию. Сохранив за нами Польшу, мы могли воспользоваться выгодным центральным расположением нашей армии для наступательных действий от центра к периферии.

Инженерная подготовка театра возможной войны проводилась систематически до начала XX столетия. Позднее подготовка такого рода была оставлена, как говорили официально, по экономи-

[201]

ческим соображениям, а вероятно, и по каким-либо другим, прямо скажем, преступным. Вместе с этим был оставлен и план Милютина—Обручева.

Крепости, вполне отвечавшие военным требованиям того времени, перестали поддерживать, оправдываясь недостатком денежных средств. В конце концов, они были совершенно заброшены, а часть их — Бобруйск, Замостье, Ивангород — даже разоружены.

В 1908 году первый начальник Генерального штаба Ф.Ф. Палицын предложил командующему войсками Варшавского военного округа произвести большие маневры в районе указанных крепостей, на что последний ответил, что по отсталому состоянию крепостей маневрировать в их районе значит показывать войскам, что не надо делать.

Вообще непонятно, о чем думал Генеральный штаб и на что он вообще рассчитывал, когда даже в 1914 году общая длина наших железных дорог без учета Финляндии (3700 верст) и Китайской восточной железной дороги составляла только 65 576 верст. Коэффициент обслуживания рельсовыми путями, принимая Германию за единицу, составлял в России всего 0,057, а в Австрии (?).

Насколько план Милютина был правилен, видно хотя бы из того, что с момента объявления войны было признано необходимым лихорадочно приводить в боевую готовность обезоруженный Иван-город и полуобезоруженные Варшаву и Новогеоргиевск, а также возвести временные укрепления от границ Австрии до Пруссии.

Казалось бы, было совершенно ясно, что своевременно укреп-ленные, согласно современному состоянию инженерного искусства, реки Неман, Бобр, Нарев, Висла и Буг не только надежно прикрывали сосредоточение и развертывание наших армий, но и дало бы возможность использовать все выгоды сосредоточенного рас-положения наших главных сил. Несомненно, что исход кампании был бы совершенно другой, если бы в 1915 году наши отступавшие армии могли бы зацепиться за что-либо надежное.

Вообще говоря, преемники Обручева ни в чем не проявили талантливости и предвидения, оказались совершенно бездарными.

С 1905 года план Милютина—Обручева, имевший главной целью сохранить за нами Польшу, бросается. Прежняя дислокация войск бракуется. Многие воинские части из пограничных местностей отводятся вглубь России и даже на Кавказ. То же самое осуществляется и с кавалерией, большая часть которой также отводится вглубь страны. Сосредоточение армии замедляется. Развертывание

[202]

армии оттягивается назад, но никому точно не известно, куда именно. От передового театра войны отказываются. Польша бросается на произвол судьбы. Тыл армии чрезвычайно удаляется.

С той поры как талантливый план Милютина—Обручева совершенно заброшен, печать бездарности лежит на всех мероприятиях Генерального штаба. За несколько дней до начала войны спохватываются, находят в архиве запыленный план Милютина, принимают его в исковерканном виде, поскольку понятно, что нельзя восстановить в несколько месяцев то, что утеряно за годы.

Наш знаменитый полководец генерал-фельдмаршал И.В. Гурко, бывший одиннадцать лет командующим войсками Варшавского военного округа (1883-1894), в своем прощальном слове при оставлении поста генерал-губернатора Царства Польского и командующего войсками сказал:

— Забота об охране чести и неприкосновенности моей родины составляли единственную цель моей жизни. Стоя более одиннадцати лет во главе войск Варшавского военного округа, я по мере моего разумения старался развить в них боевую готовность. Всю душу свою я вложил в дело боевого воспитания армии, посвятил на это все мои силы, стремясь создать из вверенного мне округа несокрушимый оплот чести России.

Великие заветы фельдмаршалов Милютина и Гурко были забыты, и Россия вступила в войну без определенного плана и без укрепленных районов, что и привело к нашему полному военному поражению и, как следствие, к гибели всей нашей великой родины.

С началом войны решено было по возможности восстановить и сильнее укрепить Ивангород, Варшаву и Новогеоргиевск. Снова появилась на верках *** крепостей артиллерия, они наполнились гарнизонами, и, согласно новым требованиям, далеко впереди быстро воздвигались временные укрепления.

Так было и в Козеницком уезде. В двадцати-тридцати верстах впереди крепости Ивангород с октября месяца 1914 года инженерное ведомство начало устраивать укрепленные позиции. Город Козеницы решили сделать центром передовых позиций Ивангорода. К нему из крепости провели через лес железную дорогу и построили второе шоссе. Соорудили множество опорных пунктов, весь уезд с юга на север был изрезан окопами в несколько рядов,

[203]

везде с колючей проволокой. Проложено было очень много новых дорог, построена масса мостов, выровнены очень большие площади для увеличения дальности обстрела. Была произведена трудная и изнурительно-большая работа, на которую израсходованы громадные средства. На работы было собрано все местное население, не исключая женщин и малолетних. Работы продолжались с октября 1914 года по июнь 1915 года.

Очевидно, в случае вторичного наступления врага в этом районе предполагалось оказать ему самое сильное сопротивление, иначе было бессмысленно затрачивать огромные средства на фортификационные укрепления большой площади.

Комендантом Ивангорода был назначен военный инженер генерал-майор Шварц, который за весь продолжительный период постройки Козеницких передовых позиций ни разу не счел нужным их посетить. Я это знаю достоверно, так как у меня на квартире вместе со мною жили два военных Инженера, главные руководители постройки. Они говорили мне, что Шварц, как и все другие главные строители, был уверен в полной бесполезности проводимых работ, а потому не считал нужным обращать на них свое внимание.

За несколько дней до нашего ухода из Козениц мне прислали очередной маршрутный поезд с хлебом в составе сорока вагонов, т.е. 40 000 пудов. По прибытии поезда я тотчас же получил распоряжение от военных властей убрать хлеб в шестичасовой срок.

Обыкновенно поезд мог быть разгружен не скорее чем в два дня. Я никогда заранее не знал, когда придет поезд, а потому не мог своевременно подготовить подводы и людей для разгрузки и перевозки зерна в склад, находившийся в двух верстах от железной дороги. Чтобы собрать подводы в нужном количестве, надо было отдать распоряжение войту гмины (волостному старшине), а тот посылал наряд в ближайшие селения, на что требовалось не менее суток. Только на следующий день утром подводы и люди могли собраться.

Никаких других возможностей для уборки хлеба у меня не было.

На мою просьбу в штаб войск о продлении разгрузки последовал решительный отказ, так как через шесть часов должны были прийти поезда с военными припасами, а на нашей станции не было ни одного запасного пути.

Что я мог сделать?

[204]

Самое простое было выгрузить весь хлеб прямо на землю. Но шел сильный дождь, закрыть мешки было нечем, все 40 000 пудов зерна могли бы погибнуть.

Я решился на ответственный поступок — раздать хлеб населению Козениц и прилегающих селений, не исполнив части инструкции относительно проверки имущественного положения получающих хлеб.

Продовольственный хлеб выдавался населению не бесплатно, а с обязательством уплатить за него по действительной стоимости, но с рассрочкой до десяти лет после окончания войны. Перед всякой выдачей хлеба комиссар должен был провести подробное обследование имущественного положения каждого лица, заявившего о необходимости получения правительственной помощи. После этого комиссар должен был составить список нуждающихся и в соответствии с ним оказывать помощь.

Я пошел в гминное управление и приказал войту гмины тотчас же послать гонцов как по городу, так и в ближайшие окрестности с извещением о том, что на станции выдается хлеб из расчета один мешок на одного члена семьи. Часа через два собралось достаточное количество народу. К назначенному военной властью сроку все вагоны были очищены, весь выданный хлеб был записан, кому и сколько выдано под расписки.

Впоследствии по представлении мною в Министерство внутренних дел отчета о проведенной продовольственной кампании, мне был объявлен выговор министром внутренних дел за то, что я раздал населению 40 000 пудов хлеба, не исполнив параграфа инструкции о предварительном обследовании имущественного положения лиц, которым был выдан хлеб.

Как иначе мог я поступить?

Конечно, для меня было бы проще оставить хлеб в вагонах. В таком случае военные власти поступили бы в соответствии с тем, как они мне угрожали, — своим распоряжением они выбросили бы зерно на землю, и хлеб погиб бы под проливным дождем.

В соответствии с занимаемой должностью комиссар по крестьянским делам мог получить замечание или выговор только от министра иностранных дел. Это дисциплинарное взыскание вносилось в его аттестационный список и при назначении на новую должность принималось во внимание.

Считаю необходимым обратить внимание читателя на то, что через несколько дней после раздачи мною 40 000 пудов хлеба про-

[205]

изошла быстрая эвакуация Козениц. Город был занят немцами. С того времени мы, русские, не имели к этой местности никакого от-ношения. Все документы и отчеты, представленные мною в Министерство внутренних дел, не имели никакого реального значения.

[206]

Примечания

* В Галиции. 

** Особенно нашей.

*** Верки - крепостная ограда. 

Вернуться к оглавлению

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС