Денис Миронов-Тверской

2006 г.

БИБЛИОТЕКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

Денис Миронов-Тверской

Судьба  солдата  забытой  войны

(документальная повесть по материалам фронтового дневника 1914 – 1917 гг.)

Пасха на фронте.

Исход… год 1917-й

   Весь январь 1917 года Иван Яковлев провел в дороге. Промчались вереницей железнодорожные станции и полустанки, местечки и деревни Украины. Остались далеко позади Шепетовка и Гречаны, эшелон миновал город Проскуров (ныне украинский г.Хмельницкий на реке Южный Буг). Дорогой случалось всякое :

   «29 января (воскресенье) 1917 год. Проснулись рано. Ехали до станции Вожнярка. Остановились, чай пили, и долго стояли. После обеда пошли смотреть повозку и не оказалось четырёх ранцев. Был обыск у полицейской роты. У меня пропало : ранец, палатка, три пары тёплого белья, и нового, две рубашки тёплые и полотенце, палатки ручные…».

   В город Тирасполь Иван Яковлев прибыл 1 февраля. Здесь не велось боевых действий, фронтовая канонада гремела несколько западнее. «Бессарабские» записи Ивана не содержат прямых упоминаний о войне. Конечно, война была совсем рядом, но она теперь служила лишь фоном для заметок о работе по обеспечению фронта связью, для зарисовок быта и случайных событий : « …Люди здесь : молдаване и болгары. … Дорога заносная и вьюга ужасная, нет белого света, гор нет. Проехали 29 вёрст до местечка Клястец. В 16 часов 30 мин. остановились ночевать. Очень устали. Хозяйка солдатка, молодая немка, дала нам белого хлеба и чаю и показала фотографию мужа. … После чая делать нечего. Пошёл по деревни пройтись. Немцы катались на лошадях». Эти и другие подобные записи представляют картину прифронтовых будней как однообразную, лишённую ярких впечатлений обыденность. «…Жизнь обычная и скучная», – записал в своём дневнике Иван 14 февраля 1917 года, будучи в то время в немецкой колонии Арциз (ныне город Арциз на Украине, Одесская Область). Однако  последовавшие вскоре исторические события изменили жизнь унтер-офицера Яковлева, да и не только его. Скука невдолге исчезла…

   С начала 1917 года стачечное движение в России нарастало как снежный ком. 18 февраля из-за роста цен забастовала одна мастерская на Путиловском заводе, требуя повышения заработной платы. А через три дня митинг охватил всё предприятие.

   В это время в Петрограде завершилась межсоюзническая конференция стран Антанты, определившая сроки нового наступления. Однако многие царские военачальники не без оснований сомневались в скорой возможности русских войск начать активные боевые действия. Причиной тому было удручающее состояние армии. К концу февраля 1917 года положение на Восточном (Русском) фронте хоть и стабилизировалось, но продолжавшаяся однообразная окопная война способствовала падению морального духа войск. Кадровое офицерство оказалось к тому моменту почти полностью выведено из строя, а в солдатских массах ещё с осени 1916 года резко усилились антивоенные настроения. Впрочем, и тыл всё настойчивей требовал мира.

   23 февраля 1917 года в Петрограде отмечался международный женский день. Тысячи работниц вышли на улицы города с лозунгами: «Хлеба!» и «Долой голод!». В этот же день Петроградский межрайонный комитет РСДРП, включавший социал-демократов, не примыкавших к большевикам или меньшевикам, обратился к женщинам с воззванием : «Долой преступное правительство и всю его шайку грабителей и убийц. Да здравствует мир !». К концу дня в столице бастовало  43 предприятия с 78443 человеками …

   24 февраля председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко объявил депутатам, что созывается экстренное заседание представителей правительства, Думы и Государственного совета, поскольку «волнения, возникшие в Петрограде и других городах на почве неправильного снабжения населения пищевыми продуктами, достигли таких размеров, которые, несомненно, угрожают превратиться в явление, крайне нежелательное и недопустимое в тяжёлое военное время …». Причину председатель Думы видел «в отсутствии достаточно целесообразной организации, ведающей делом продовольствия».

В этот день бастовало уже 160 тысяч рабочих. При введении карточной системы наличных запасов даже без подвоза должно было хватить на 22 дня. Однако ажиотажный спрос уже стал неуправляем, а для немедленного введения карточек в столице не было готового аппарата. Забастовочное движение разрасталось подобно лавине.

   Дума так и не смогла принять решение о передаче продовольственного дела в Петрограде органам местного самоуправления. На следующий день забастовку поддержали  уже 300 тысяч рабочих. Сметая полицейские заслоны, демонстранты прорывались с рабочих окраин в центр города на Невский проспект. Здесь непрерывно шли митинги под лозунгом «Долой войну !», но уже слышалось и – «Долой царя !». На фоне бурного всплеска народной стихии роль революционеров как идеологов, агитаторов и организаторов движения выглядела более чем скромно, хотя постепенно их влияние на массы росло.    

   Что касается царских властей, то сначала они даже не восприняли происходящее в столице всерьёз. В этот день царица телеграфировала своему мужу, находившемуся в  Ставке (в Могилёве): «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба… Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам».   В тот же день Николай II приказал немедленно прекратить беспорядки, по существу дав неограниченные полномочия военным. Одновременно в работе Думы был сделан очередной перерыв до апреля, однако больше она уже не собиралась.

   В ночь на 26 февраля полиция арестовала более сотни членов революционных организаций, считая их зачинщиками беспорядков. Однако это не уменьшило размах демонстраций. Движение масс было стихийным. Оно никем не готовилось и оказалось полной неожиданностью для революционных партий. Тем труднее было его подавить. 

   Последовал императорский указ о роспуске Думы в связи с волнениями масс. Ещё не зная о роспуске Думы, её председатель Родзянко 26 февраля направил Николаю II тревожную телеграмму: «…народные волнения… принимают стихийный характер и угрожающие размеры…». Аналогичные телеграммы были направлены командующим фронтами и начальнику штаба Ставки генералу М.Алексееву. Царь не ответил…

   В этот же день характер событий на Петроградских улицах изменился. Власти пытались рассеять демонстрации, уже широко используя войска. В этот день войска начали стрелять в народ.

   27 февраля 1917 года Родзянко телеграфировал царю вторично : «Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Гражданская война началась и разгорается …».

   На сторону демонстрантов перешли некоторые части гарнизона, что и решило исход революции. Первыми восстали солдаты Волынского, Павловского и Литовского полков. К ним присоединилась часть офицеров.

   К вечеру около половины войск столичного гарнизона перешли на сторону народа. Командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов понял, что на солдат гарнизона уже полагаться нельзя. В этот же день он просил царя «прислать немедленно надёжные части с фронта».

   Позднее Таврический дворец, где заседала Государственная дума, заняли революционные войска и восставший народ. Их представители призывали Думу «встать во главе движения и взять в свои руки исполнительную власть, дабы предотвратить надвигающуюся анархию». Из депутатов не потерял самообладание один только Керенский. В одном из залов Таврического дворца началось частное совещание членов Думы. (Депутаты ещё не осмеливались нарушить указ о перерыве заседаний). Одновременно в другом зале стало организовываться бюро Совета рабочих депутатов. Появился манифест ЦК большевиков (точнее, его Русского бюро, в которое входили в то время А.Г.Шляпников, В.М.Молотов и др.) В нём выдвигалась задача создания Временного революционного правительства, призванного обеспечить перехода всей земли к крестьянам, введения 8-часового рабочего дня и созыв Учредительного собрания. Думцы организовали Временный комитет Государственной думы из 12 человек. А через полтора часа в том же Таврическом дворце состоялось первое заседание Петроградского Совета. Так была заложена основа двоевластия.

   Члены Временного комитета отличие от руководителей Совета имели опыт практической работы в сфере финансов, снабжения армии и населения, а также законотворчества. Совет был организационно слаб, ибо только что родился. Свои решения он мог проводить пока лишь через Временный комитет, обладавший аппаратом власти в виде прежнего аппарата Думы. Временный комитет смог установить контроль над правительственными учреждениями. Сила Совета была в другом – он имел огромное влияние на гарнизон Петрограда, а также поддерживался массами, благодаря своим демократическим лозунгам. Петроградский Совет стал серьёзным соперником Временного правительства, приемником Временного комитета.

   Выборы в Советы были классовыми, а не всеобщими. Большинство в Советах принадлежало партии эсеров, претендовавшей на представительство интересов всех слоёв трудящихся города и деревни (с креном в сторону крестьянства) и стремительно наращивавшей весной 1917 года численность своих рядов. Что касается большевиков, то они сначала были в Советах в явном меньшинстве. Однако острота социальных конфликтов в стране, затягивание войны и откровенно выгодная буржуазии внутренняя и внешняя политика Временного правительства объективно работала на сторонников большевизма.

   28 февраля Временный Комитет Государственной думы обратился к армии и флоту с призывом «сохранить полное спокойствие», пообещав, что «общее дело борьбы против общего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено». Временный комитет Думы возложил командование революционными войсками на полковника Бориса Энгельгардта. Защитников монархии, укрывшихся в здании Адмиралтейства, покинули последние воинские части. Генерал Хабалов сдался. Стали арестовывать царских министров. Сменившее Временный комитет Временное правительство подтвердило лозунг «Война до победного конца !»

   В этот же день Совет рабочих депутатов в обращении к народу заявил : «Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России…». Петроградский Совет учредил рабочую милицию на фабриках и заводах для поддержания порядка в городе.

   Лишь 28 февраля Николай II принял запоздалое решение выехать из Ставки в Петроград. Тем самым он окончательно отрезал себя от армии и потерял последний, хотя уже и довольно сомнительный, шанс на спасение. Однако до Петрограда царский поезд не дошёл и повернул на Псков. Получив известие о продолжении беспорядков в столице, император направил в Петроград отряд войск под командованием генерала Н.Иванова для их усмирения. Отряд состоял всего из одного батальона и не продвинулся к исходу 1 марта дальше Царского Села.

   1 марта  1917 года Временный комитет Государственной думы и Петроградский Совет «в целях предотвращения анархии и для восстановления общественного спокойствия после низвержения старого государственного строя» образовали Временное правительство во главе с видным земским деятелем князем Георгием Евгеньевичем Львовым. В него вошли октябристы и кадеты. Единственным представителем революционной демократии стал товарищ председателя Петроградского Совета эсер А.Керенский, назначенный министром юстиции.

   В ночь на 2 марта Николай II согласился на создание ответственного перед Думой правительства. Но к этому моменту было слишком поздно. Императорский поезд находился в Пскове. Командующий Северным флотом генерал Н.Рузский передал мнение командующих фронтами и начальника штаба Ставки М.Алексеева, что теперь, после ареста министров и утраты контроля над Петроградом, единственный выход – отречение государя. Телеграмму же Николая II об ответственном министерстве он даже не отправил как устаревшую. Ни один из командующих фронтами и военными округами не поддержал императора.

   Вечером 2-го марта члены Временного комитета Государственной думы Александр Гучков и Василий Шульгин прибыли в Псков. Николай II принял их в своём салон-вагоне. Царь очень спокойно выслушал Гучкова, который объяснил необходимость отречения. Тогда государь им ответил : «В три часа дня я принял решение отречься от престола в пользу своего сына Алексея Николаевича; но теперь, подумав, пришёл к заключению, что я с ним расстаться не могу; и передаю престол брату моему – Михаилу Александровичу». Уже заготовленный проект манифеста был исправлен и перепечатан. По просьбе депутатов была вставлена фраза о присяге нового императора конституции.

   Реальная власть в столице находилась в эти дни в руках Совета. Он объединил выборных представителей рабочих и солдат и со 2 марта стал называться Советом рабочих и солдатских депутатов. На заседании Совета было решено «образовать наблюдательный комитет за действиями Временного правительства из состава Совета…». Под давлением Петроградского Совета правительство вынуждено было одобрить такие его меры, как освобождение политзаключенных, арест бывших министров и членов императорской семьи, введение в армии солдатских комитетов.    

   Председателем Петросовета избрали меньшевика Чхеидзе. Позиция Петросовета во многом была обусловлена влиянием меньшевиков и эсеров, входивших в его состав. Они считали, что народ ещё  не готов взять власть в стране, и добровольно уступили её представителям либеральной общественности, которые, естественно, не видели другого пути развития России, кроме капитализма и буржуазной демократии.

  Утром 3 марта Временный комитет Думы и члены только что сформированного Временного правительства отправились к великому князю Михаилу Александровичу. Встреча происходила в Петрограде в квартире князя Путятина на Миллионной улице. Милюков стал доказывать, что для укрепления нового порядка нужна сильная власть и что она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс, и что таким символом служит монархия. Однако Родзянко, Керенский, Шульгин и другие члены делегации уже поняли, что реально взять власть Михаилу вряд ли удастся, и убеждали его в необходимости отречения. Понимал это и сам великий князь. Выслушав всех, Михаил удалился с М.В.Родзянко и  Г.Е. Львовым в соседнюю комнату и, вскоре выйдя из нее, сообщил, что примет корону только с согласия будущего Учредительного собрания. Также был подписан «Акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти». Своим актом об отречении он законным образом передал власть Временному правительству. Так прекратилась в России монархия, история которой насчитывала многие столетия.

   За линией Восточного фронта весть о Февральской революции была воспринята со сдержанным оптимизмом – ещё не верилось, что грозный противник вышел из строя. Номинально российская армия достигла к марту 1917-го года пика могущества – против Германии и Австро-Венгрии было сосредоточено более пяти миллионов солдат. Германский военачальник Эрих Людендорф признавал : «…атакуй они весной, и державам Центра пришлось бы худо. Только русская революция спасала нас от тяжёлого поражения».

   Вести об этих переломных событиях докатились до военных частей в Бессарабской губернии лишь 4 марта. Иван Яковлев записал тогда :

   «4 марта (суббота)  1917 год. Заступил в 9 часов, а в 10 часов узнал об отречении Государя Императора Николая Александровича от престола, и вступлении Михаила Александровича Великого Князя. Диктатор Родзянко. В 15 часов сменился. После обеда лёг отдыхать, но настроение возбуждённое…».

   Примечательно, что диктатором был назван М.В.Родзянко, председатель Временного комитета Государственной думы, который в те смутные дни стал «правителем поневоле». Член того же Временного комитета монархист В.В.Шульгин вспоминал: «Родзянко долго не решался. Он всё допытывался, что это будет – бунт или не бунт ? ″Я не желаю бунтовать. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались… Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. Как же быть ? Отойти в сторону ? Умыть руки ? Оставить Россию без правительства ? Ведь это Россия же, наконец!″». Шульгин на вопрос Родзянко «Брать или не брать власть ?» – решительно ответил : «…берите, Михаил Владимирович, никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный… Что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками не сыщешь !». Впрочем, лидер партии кадетов П.Н.Милюков говорил                 о «диктаторе» Родзянко : « …человек, во всяком случае, способный действовать решительно и смело, имеющий своё мнение и умеющий на нём настаивать».

   Программу своей деятельности Временное правительство обнародовало в декларации от 3 марта 1917 года. В ней объявлялось о полной политической амнистии, предоставлении всем россиянам, включая женщин, традиционных для западной демократии прав и свобод, а также о немедленной подготовке к выборам в Учредительное собрание на основе всеобщего избирательного права. Губернаторы заменялись комиссарами Временного правительства, назначавшимися, как правило, из числа местных общественных деятелей. Появилось и несколько сотен уездных правительственных комиссаров. Царскую полицию заменила народная милиция. Однако старый чиновничий аппарат остался в основном не тронутым, а решение национального вопроса откладывалось до созыва Учредительного собрания, точные сроки которого не назывались. Российское общество, в том числе и армия, в большинстве своём воспринимало всё это с воодушевлением :

   «5 марта (воскресенье)  1917 год. …После чая брился, умылся и лёг отдыхать, и до вечера никуда не ходил. Вечером взял газету и прочитал манифесты, временное правление учредительных комиссий Государственной Думы и назначение нового министерства. Настроение возвысилось, но спокойное».

(Из дневника И.С.Яковлева)

   Ещё 1 марта 1917 года Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов издал «Приказ номер один» по гарнизону столицы, в котором предписывалось немедленно выбрать во всех воинских частях комитеты из представителей нижних чинов. Всё оружие передавалось под контроль ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не могло выдаваться без разрешения офицерам, «даже по их требованиям». Приказ касался также и самих отношений между офицерами и рядовыми: «…Вставание во фронт и отдание чести вне службы отменяется». Равным образом отменялось и титулование офицеров : ваше превосходительство, благородие и т.п., и заменялось обращением: господин полковник, господин генерал, и т.д.

   Хотя приказ формально был адресован лишь петроградскому гарнизону, но уже через несколько дней его приняла вся армия. Более того, на фронте эти нововведения приобрели настолько своеобразное толкование, что во многих частях получила широкое распространение практика выборности  командного состава. В условиях затянувшейся войны и всеобщей усталости «Приказ номер один» резко ускорил разложение войск, и без того уже деморализованных донельзя. Началась агония армии…

   «9 марта (четверг)  1917 год. …В 15 часов пошёл на дежурство. Получили приказ войскам о титуловании г-н генерал и т.д. …».

   «10 марта (пятница)  1917 год. …Приказ «г-н генерал» ещё не опубликован… После чая в 21 час пошёл на дежурство. Приказ объявили. Курили уже свободно в аппаратной комнате, дежурных офицеров и всех офицеров называли уже «господин поручик» и т.д.».   (Из дневника И.С.Яковлева)

   Итак, многовековые отношения в армии между офицерским составом и рядовыми изменились в одночасье. Солдатские массы ликовали, командование растеряно возмущалось.

   Конечно, армейская система служебного подчинения в старой России никогда не была простой – она во многом отражала сословный уклад жизни русского общества. Еще в дневниковых записях Ивана Яковлева за 1916-й год промелькнули две характерных записи :

   «12 августа (пятница) 1916 год. …Этот день для нас был печальный. Офицеры гуляли, и вина было сколько угодно, а нам и воды из колодца не давали, а посылали за водой, которой и скот не поят. Я вечером варил кашу. Подсолил здорово, крупа затхлая, вода скверная, и есть никто не стал. Пришлось вывалить кашу. Ужинали селёдками с хреном, маслом и чай пили…».

   «21 сентября (среда)1916 год. …прибыли в местечко Пожарки.              Я заступил на дежурство. Дом офицеров очень хороший и обширный. А для нас и худой халупы нет. Поместились в хате – ни окон, ни дверей. Ужинали на полу и на коленках. Печка топилась и дыму полно…».

    Теперь легко представить себе настроение солдат, которые внезапно получили свободу не только определять собственную судьбу, но даже и участь командиров. Однако мало кто из глашатаев этих свобод задумывался о том, насколько оправданы эти вольности в условиях фронта. Впрочем, как и никто в России не хотел задумываться над тем, реален ли был в условиях войны и разрухи 8-часовой рабочий день и значительное повышение заработной платы, к чему приведёт немедленный захват крестьянами помещичьих имений, кто будет командовать армией вместо царских генералов и кто заменит царских чиновников ? На первый план вышли задачи разрушения всего старого и, как думали тогда, навсегда отжившего свой век, а жажда мести за былые обиды и притеснения заглушали трезвый голос рассудка даже у многих здравомыслящих людей. Россия как бы брала реванш за долгие годы вынужденного безмолвия и покорности, она бурлила, митинговала, обличала проклятое прошлое и верила в то, что скоро всё изменится к лучшему. И сдержать этот порыв к свободе не было дано никому.      

   Вольности становилось всё больше. В начале марта Временное правительство выпустило обращение «К гражданам России». В нём оно обещало созвать «в возможно кратчайший срок Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного, и тайного голосования», а ещё до его созыва обязалось «обеспечить страну твёрдыми нормами, ограждающими гражданскую свободу и гражданское равенство». Узнав об этом, Иван Яковлев записал в совеем дневнике:

   «11 марта (суббота)  1917 год.…После чая читал газету, и слёзы радости лились из глаз».

   И уже на следующий день:

   «12 марта (воскресенье)  1917 год. …в 10 часов принимали присягу новому временному правительству. Креста и евангелия не целовали, а каждый солдат сознавал присягу на совесть. Было громкое «ура» за свободу, за гражданственность, и за новое правительство…».

   Характерная примета того времени – решительное отречение от всего прошлого, якобы отжившего. Это касалось не только отношений в обществе и всякого рода законов, но и привычных всем атрибутов духовной жизни. Простодушный русский народ готовили к принятию новых символов. Но это будет потом. А пока что солдаты принимали на фронте присягу Временному правительству без крестного целования. В это же время в Петрограде хоронили на Марсовом поле жертв Февральской революции: как солдат и рабочих, так и полицейских, что должно было символизировать примирение бывших врагов. Однако немало людей были изумлены тому, что погибших хоронили нетрадиционно – без священников и отпевания.

   К слову сказать, Иван Яковлев был человеком искренней религиозной веры – простой и непринуждённой. Дневниковые записи содержат немало свидетельств того, что традиции народного Православия являлись неотъемлемой частью его жизни : подробности богослужений, непременная запись всех праздников, отметки о поздравлении близких – всё это самым обыденным образом перемежается с военными и бытовыми заметками. Иван принадлежал к тому последнему поколению русских людей, для которых вера не была чем-то приобретённым, дарованным или найденным – она была их врождённым чувством. Они жили с ней, даже и не замечая её. Вера была их воздухом, они просто дышали ею. В смутную пору революций эта вера обнаруживала себя по-разному.  Известен случай, когда в апреле 1917-го года солдаты одного из пехотных полков постановили расстрелять своего командира за то, что он не смог достать им к Пасхе муку и яйца. Ценою страшных унижений и жестоких оскорблений полковник выторговал себе жизнь. Но даже этот вопиющий случай подтверждает всё-таки то, чем была для русских людей той смутной эпохи религиозная вера, пусть даже и приобретшая формы страшной дикости. Впрочем, дикое проявление человеческих чувств, в том числе и религиозных, есть, вероятно, признак всех революций.

И. Яковлев (второй справа) со своими сослуживцами.
На оборотной стороне надпись:
В день Святой Пасхи 1916 года, в деревне Корооевичи Виленского уезда, Виленской губернии.

   Стремительный бег революционных событий и либеральных преобразований подействовал на армию ошеломляюще. В начале 1917 года в действующих войсках и в тыловых гарнизонах находилось более 9 миллионов военнослужащих. Таким образом объявленная безудержная вольность неожиданно обрушилась на многомиллионную массу вчерашних крестьян и рабочих, вооружённых теперь ружьями и пушками, опоясанных саблями и пулемётными лентами, и не желающими ничего слышать, кроме : свобода ! свобода ! свобода ! Следствие не заставило долго ждать себя. Читаем в дневнике Ивана :

   «13 марта (понедельник)  1917 год. …пошёл на дежурство. Работы было много, все воззвания передавали по аппарату…

   «16 марта (четверг)  1917 год. …В 21 час пошёл в ночь дежурить. В 23 часа комендант корпуса сообщил, что солдаты 86 полка разбойничают в колонии Дерзи Хаджи и грабят жителей, около 200 человек. Послали казаков и разведчиков на расследование».

   «23 марта (четверг)  1917 год. …было приказание о снятии линии. …Выпили виноградного вина и весёлые выехали…».

   «27 марта (понедельник) 1917 год. В 13 часов приехали на станцию Проскуров и выгрузились. …Проехали весь город Проскуров с красным флагом…».

   «28 марта (вторник)  1917 год. …В 17 часов были выборы среди солдат, выбирали в комитет. Выбрали Штерна и Крючкова».

«29 марта (среда)  1917 год. …В 10 часов было собрание, обсуждали вопрос относительно отпусков и много другого.       …вся власть перешла в руки комитета, т.е. в руки солдат».

   Всё неслось ураганом. Даже Пасху в тот год отметили в новом революционном прядке :

   «31 марта (пятница)  1917 год. Пекли куличи.

   «2 апреля (воскресенье)  1917 год. В 24 часа пошёл к службе в церковь, но службы не было, и я вернулся. А в 2 часа 15 мин. опять пошёл, и была только одна обедня. После обедни разговлялись вместе с хозяевами, пили чай и ели пироги. Выпили остатки «кумушки», но не много. Ходили на митинг, вечером играли в карты».

Группа военных в госпитале. 2 апреля 1917 года.

   Праздник Пасхи 1917 года застал Ивана в Проскуровском уезде Каменец-Подольской губернии, что на Украине. Телеграфисты в составе пехотных частей возвращались из Бесарабии в «коренную» Россию. По временам движение останавливалось, войска размещались на отдых. Солдаты жили в дороге походной, но уже отнюдь не военной жизнью. Они посещали церкви, ходили на собрания и выбирали делегатов, ежедневно читали газеты и бурно обсуждали новости, митинговали, общались с мирным населением… Российское общество, охваченное наивной верой в скорые перемены, в неомрачённой ещё цельности настроения, в дружном едином порыве, праздничном и светлом,  переживало тогда чувство единодушного ликования, пьянящей свежести и воли, это чувство объединяло всех. Это было ощущение братства. Как будто пали обычные перегородки, отделявшие людей – положением, состоянием, культурой. Случайные встречные разговаривали, как давнишние приятели – дружески, доброжелательно, готовые прийти друг другу на помощь :

   «16 апреля (воскресенье)  1917 год. …на станции Шклов пили чай и ели дарственные яйца и вишню, пожертвованную в городе Могилёв на весь эшелон…».

   «17 апреля (понедельник) 1917 г. ...Пили чай и закусывали дарственную ветчину…». (Из дневника И.Яковлева).

   Эшелон проследовал через Могилёв, где располагалась Ставка, миновал псковские станции Новоскольники и Дно, где ещё совсем недавно в своём салон-вагоне Николай II подписал акт об отречении от престола, проехал Гатчину, что близ Петрограда, и наконец достиг эстляндского местечка Тапс :

   «20 апреля (четверг)  1917 год. В 2 часа приехали на станцию Тапс, где в 4 часа выгрузились. Пошли в железнодорожное училище, немного уснули. Пообедали. Переехали в высшее начальное Тапское училище, поместились в зале 5 человек, напились чаю. Спать было немого холодновато».

   «21 апреля (пятница)1917 год. После чая пошли поставили телефон для испытания линии. В местечке был базар. День прошёл спокойно».

   Однако не так спокойно было в те дни в Петрограде. 20 апреля  1917 года была опубликована «нота Милюкова», министра иностранных дел, о решимости Временного правительства продолжать войну до победного конца. Опубликованное обязательство продолжать войну спровоцировало политический кризис в России («Апрельский» кризис): В Петрограде прошли мощные стихийные демонстрации (15 тысяч человек) с требованиями отставки министра иностранных дел Милюкова и военного министра Гучкова, а также безусловный отказ правительства от захватнических целей в войне. На следующий день по призыву большевиков с требованием мира и передачи власти Совету солдатских и рабочих депутатов прошла ещё более мощная демонстрация (100 тыс. человек). Одновременно Совет запретил солдатам столичного гарнизона подчиняться приказам без его одобрения и легко пресёк попытку руководства Петроградского военного округа вывести свои войска на улицу для защиты правительства. Совет показал всю свою силу. Российские газеты освещали эти события противоречиво и разноголосо. В дали от столицы оценивали происходящее по-своему:

   «22 апреля (суббота)  1917 год. После чая я пошёл на станцию и купил две газеты. Читал и возмущался поведением петроградской публики. Очень обидно армии, что какие-то тёмные личности выкрикивают здравицу нашему врагу, который сотни лет пил жизненные соки России…».  

   Власть, разбитая 20-21 апреля, разваливалась на части. Выход был найден в создании коалиции между Советом и Временным правительством. Решение обеих сторон создать коалиционное правительства несколько успокоило общественность и армию :

   «23 апреля (воскресенье)  1917 год. …Читал газету, обсуждал с дежурными офицерами положение Временного правительства и Совета солдатских и рабочих депутатов – стало сравнительно спокойно за судьбу России…».

   На время действительно наступило спокойствие – конечно, зыбкое и тревожное, какое могло быть в условиях затянувшейся войны и разваливающегося фронта, в обстановке разрухи и беспомощности государственной власти… Однако люди жили ожиданием какой-то новой, ещё неведомой им будущности, армия в окопах чаяла окончания войны, а  прифронтовые части предавались не только грёзам о мире, но и досугу. 

   В те годы в тылу России нередко можно было увидеть плакаты «Кинематограф солдату в окопы», призывающие граждан участвовать в организации досуга действующей армии. Новый вид массового зрелища становился широко популярным. Пребывая в Эстляндской губернии (ныне Эстония), Иван Яковлев неоднократно записывал в дневнике свои впечатления от просмотра кинокартин, некоторые фильмы были весьма злободневными : «…Вечером пошёл в кинематограф. Картина была – измена Мясоедова и его казнь». 

   Демонстрация этой картины на фронте носила не только развлекательный, но, вероятно, и назидательный характер : в марте 1915 года полковник русской армии Сергей Мясоедов был незаслуженно обвинён в шпионаже в пользу Германии и приговорён к повешению. Дело несчастного офицера оказалось  сфабрикованным, однако оно получило широкую огласку в армии, а показы солдатам фильма об участи «предателя» служили ещё и грозным намёком – не только возможным изменникам, но и дезертирам.

   Царящее повсюду воодушевление выражалось и в массовых, почти непрекращающихся народных гуляниях:

   «1 мая (понедельник) 1917 год. Работы не прекращали до 4 часов. В корпусе телеграфист устал, осталось сорок депеш. В четыре часа я пошёл в пожарный сад станции Тапс. Там танцевали солдаты, офицеры и штатские. Все граждане вместе. Я вижу первое веселье всех сословий вместе. Посмотрел два вальса и пошёл опять работать…».

   «14 мая (воскресенье)  1917 год. …Граждане гуляют парами, и даже есть семейные. Погода благоприятная».

   «22 мая (понедельник)  1917 год. …В 15 часов сменился и пошёл по местечку Тапс с пожарными. Публики с музыкой было много…».

   «23 мая (вторник)  1917 год. Работали беспрерывно до 4 часов утра. Были танцы в пожарной роте. Но мне некогда было сходить…».

   И всё же главным событием в жизни Ивана весной 1917 года стало долгожданное, бесконечно чаемое, не единожды виденное во снах и грёзах свидание с Наташей. Записи об этом пояснять излишне. Предоставим повествовать самому Ивану :      

   «2 мая (вторник)  1917 год. Сон был какой-то кошмарный. Встал в 8 часов 10 мин. После чая Щенников принёс мне телеграмму от  Наташи. Наташа едет первого (вероятно, имеется в виду – выезжает 1-го мая), я очень рад, хотя и писем нет. Пошёл на станцию, купил газету. Искал квартиру в местечке, но нет нигде. Даже в гостинице нет. Я попросил инспектора училища. Он мне обещал дать учительскую комнату. Я успокоился. После обеда в 15 часов пошёл на дежурство. В 21 час сменился. Пошёл на станцию, узнал, когда будут поезда из Петрограда. После лёг спать, долго не спал.

   «3 мая (среда)  1917 год. Встал в 5 часов, умылся и пошёл на станцию встречать Наташу, но на первом поезде она не приехала. В 9 часов после чая пошел опять встречать. На этом поезде Наташа приехала, я очень был рад. Пришли в комнату, я согрел чай. Пили чай и закусили домашних гостинцев, и успокоились. Разговоров и вопросов было много».

   «4 мая (четверг)  1917 год. День моего блаженства».

   «5 мая (пятница)  1917 год. День радости».

   «6 мая (суббота)  1917 год. День сердечного испытания. Наташа хотела уезжать сегодня. Мы сделали жребий, и Наташа вытащили ехать в воскресенье. Но работа манила её домой, и она не хотела верить моему жребию. И всё-таки в 20 часов 25 минут Наташа уехала. Она всё время держала себя аккуратно, но при прощании уронила мне на щеку свою горькую слезу, которую я не могу забыть никогда. Хотя трудно расставаться, но делать нечего. У одной дом и хозяйство, а у другого долг службы не позволяют жить так, как хотелось бы нашим любящим друг друга сердцам. После провода Наташи меня всю дорогу душили какая-то горловая боль, которую всё время старался проглотить, но она не поддавалась…».

   «9 мая (вторник)  1917 год. …После чая уснул до обеда, а после обеда пошёл гулять на станцию, скучал и смотрел на то место, где Наташа садилась».

   «14 мая (воскресенье)  1917 год. …После чая я пошёл в церковь и простоял обедню. Пели хорошо, штуки две брызнули горькие слёзы. После обедни пошёл в лес. Скука невыносимая, письма от Наташи нет. Хожу по лесу как перст…».

   Однако долг службы, не позволяющий жить так, как хотелось бы любящим друг друга сердцам, а более того новые военные и  политические события со временем понемногу уняли тоску и развеяли сердечную скуку нашего героя:

   «31 мая (среда)  1917 год. …в 21 час заступил в ночь, работы было немного. Всё время говорили с дежурным офицером относительно настоящего положения. Были, конечно, и споры».

   Действительно, спорить было о чем.

   В начале мая 1917 года в Ставке русской армии состоялось совещание командующих фронтами. Участники, признавая необходимость наступления. Однако все пришли к выводу, что в настоящее время армия не готова вести успешные боевые действия. Главнокомандующий Северным фронтом генерал А.М.Драгомиров заявил, что общее настроение солдат – мир, во что бы то ни стало. Генералы обоснованно связывали успех наступления исключительно с «нравственным» оздоровлением войск. В связи с резким падением дисциплины в армии командование одобрило идею формирование так называемых ударных батальонов из добровольцев.  

  На совещании в Ставке также был рассмотрен вопрос об отношениях с союзниками. Требуя наступления, союзники в то же время не выполняли свои обязательства перед Россией. Верховный главнокомандующий генерал М.В.Алексеев в выступлении отметил сокращение союзниками и без того ограниченных военных поставок.     

   В то же время в российской столице закончилось двоевластие. Теперь Петроградский Совет непосредственно участвовал в правительстве и в глазах общественности нёс полную ответственность за действия исполнительной власти. Коалиция помогла организовать готовящееся наступление русской армии. Посланные Петросоветом и другими Советами агитаторы на короткое время смогли убедить солдат идти в бой «за родину и свободу». Сознание солдат «бомбардировалось» демагогическими заявлениями Временного правительства о необходимости защиты власти революционной демократии, войны до победного конца, об оборонительном и революционном характере войны. Одновременно с этим военный министр А.Ф.Керенский опубликовал «Декларацию прав военнослужащих». В неё были включены пункты, разрешавшие военнослужащим во внеслужебное время «свободно и открыто высказывать свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды». Отменялись все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего. Эта декларация вызвала взрыв негодования командования армии. Главнокомандующий армией генерал М.В.Алексеев направил правительству телеграмму, в которой говорил о необходимости немедленного восстановления военно-полевых судов, расформирования ненадёжных частей, возвращения командирам дисциплинарной власти. Однако генерала Алексеева скоро освободили от занимаемо поста, а на его место 22 мая назначили Брусилова.  

   Незадолго до генерального наступления в Петрограде начался   I Всероссийский съезд Советов и солдатских депутатов (съезд работал с 3 по 24 июня 1917 года). Меньшевистских и эсеровских делегатов на нём было в пять раз больше, чем большевиков. Однако в действительности большевистское влияние в крупных городах и армии было уже значительно сильнее.

   Тогда же проявились намерения большевиков захватить власть в стране в свои руки. Во время съезда один из самых влиятельных тогда меньшевистских лидеров И.Г.Церетели заявил, что в России нет такой партии, которая была бы готова одна взять власть и принять на себя ответственность за будущее страны. На что В.И.Ленин бросил ему с места реплику : «Есть !» – и заявил затем, что большевики готовы в любую минуту принять всю власть целиком.  

   4 июня 1917 года в войсках началась усиленная подготовка к наступлению, ставшему последним для русской армии в годы Первой мировой войны. В этот день Верховный главнокомандующий генерал Брусилов отправил командующим фронтами телеграмму, в которой определялись следующие сроки наступления : для Юго-Западного фронта – 12 июня, для Западного фронта – 22 июня, для Северного и Румынского фронтов – 1 июля. По плану Ставки, главный удар должны были нанести армии Юго-Западного фронта. Особой армии приказывалось сковать противника и не позволять ему перебрасывать войска в район главного удара.

   Наступление было отложено на четыре дня в связи с тем, что находившийся в то время на Юго-Западном фронте военный министр Керенский решил объехать войска и поднять наступательный дух солдат.

   В те дни Иван Яковлев записывал в дневнике :

   «5 июня (понедельник)  1917 год. Разбудили рано, пришли солдаты из отделения на погрузку. В 14 часов наше отделение ушло. Осталась одна наша станция 5 человек… Сделал на погоны трафарет из медного провода».

   «9 июня (пятница) 1917 год. Встали в 6 часов. После чая приготовились на погрузку…».

   «10 июня (суббота)  1917 год. … В 10 часов уже совсем погрузились и уселись в вагоны с солдатами. Досок нет, разместились на полу. Выехали со станции Тапс Эстляндской губернии в 10 часов 15 мин. Всё время ехали шибко».

   Скоро проехали эшелоны мимо Гатчины и Пскова. Уже 12 июня телеграфисты и пехота выгрузились на  станции Юзерово, близ литовского города Двинска (ныне Даугавпилс, Латвия), где солдаты «раскинули палатки на оглобли и переночевали».

   16 июня 1917 года началась мощная артиллеристская подготовка, положившая  начало наступлению русских войск. Через два дня противнику нанесли удар армии Юго-Западного фронта. На этот раз русские войска обладали не только численным, но и техническим перевесом над противником. Части 8-ой армии под командованием Л.Г.Корнилова, хотя и наносили по плану вспомогательный удар, смогли продвинуться дальше всех. Однако другие армии лишь незначительно продвинулись вперёд. Многие части отказывались продолжать наступление. Солдаты самовольно покидали позиции. Приказы командования обсуждались на митингах и чаще всего не выполнялись:

   «25 июня (воскресенье)  1917 год. С 9 часов на дежурстве до 15 часов, а после был на митинге против штаба 22 дивизии в деревне Литинишки. Большинство голосов против наступления, настроение было угнетённое. Резолюции никакой не вынесли, отложили до 28 июня…».  (Из дневника И.Яковлева)

   Однако вскоре уже:

   «26 июня (понедельник)  1917 год. Принял приказ не допускать никаких митингов и арестовывать агитаторов, которые против наступления…».   (Из дневника И.Яковлева)

   Дисциплинарные распоряжения командования ненадолго восстановили порядок, что незамедлительно повлияло на общий ход наступления :

   «27 июня (вторник)  1917 год. Получил сводку: наши прорвали фронт на Галицийском направлении. Взяли в плен 48 орудий и 7000 пленных…».

   «28 июня (среда)  1917 год.  С утра получил сводку: наши взяли за три дня 10 тысяч пленных, 80 орудий, 140 пулемётов, фронт расширили на 50 вёрст…».  (Из дневника И.Яковлева)

   Однако успех сопутствовал русской армии недолго. Войска были настолько деморализованы, что при малейшей неудачи вновь прорывались наружу требования мира, а массовые отказы солдат сражаться сводили на нет все усилия командиров. Нередко солдаты самовольно снимались с позиций и толпами расходились по тылам. Искусственно созданный наступательный порыв солдат сменился осознанием бессмысленности наступления. Командование пыталось призывами и карами остановить массовое дезертирство. В ответ участились покушения на офицеров :

   «10 июля (понедельник) 1917 год. В 10 часов пошли в наступление ударные батальоны смерти, а остальные солдаты не пошли. Сами погибли, и товарищей погубили, а результат вышел плачевный. В 161-ой дивизии был ранен командир полка, за то, что позвал наступать – семь пуль…».    (Из дневника И.Яковлева) 

   В начале июля стало ясно, что наступление Юго-Западного фронта, на которое власти возлагали столько надежд, несмотря на то, что началось довольно успешно, полностью провалилось. Теперь армия окончательно поверглась в хаос:

   «11 июля (вторник)  1917 год. … В 10 часов пошёл на дежурство. Работы мало и ото всюду самые печальные известия – полная анархия в армии…».  (Из дневника И.Яковлева)   

    Неудачи по всему фронту обратили движение русской армии вспять, начался исход…

    Мощный контрудар австро-германской армии на город Тарнополь (ныне Тернополь, Украина) заставил бежать русские войска Юго-Западного фронта – и бегство это было паническим. Назначенный командующим Юго-Западным фронтом Корнилов не смог остановить отход армии, охваченной не только паникой, но и бунтом.

   Верховное командование приказало применять оружие за неисполнение решений командования и революционную агитацию. В те дни генерал Корнилов подписал знаменитую телеграмму Керенскому: «…армия обезумивших тёмных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувства человеческого достоинства, бежит. Необходимо немедленное введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий. Время слов, увещеваний и пожеланий прошло, необходима непоколебимая государственно-революционная власть».

   Вскоре на фронте была введена смертная казнь. Однако эти карательные меры, принимавшиеся против бунтующих солдат, не помогли. Для огромного большинства солдат – а многие из них были вчерашними крестьянами – главными лозунгами стали два магические слова «Долой!» и «Домой!». Настроения в действующей армии усугублялись ещё и тревожным потоком вестей из тыла – в столице разразился жестокий политический кризис, названный впоследствии «июльским».   

   16 июля  1917-го года на совещании в Ставке генерал Деникин, вскрывая причины разложения армии, отмечал : «Я слышал, что большевизм разрушил армию. Я это отвергаю. Большевизм – это черви в гнойной ране армии. Разрушили армию другие, проводившие разрушавшее армию военное законодательство последнего времени».

   19 июля, пытаясь спасти фронт,  правительство приняло решение о снятии генерала Брусилова с должности Верховного главнокомандующего. На этот пост был назначен Лавр Георгиевич Корнилов – решительный сторонник наведения порядка в армии и в стране. Однако и это не остановило крушение фронта – исход продолжался…

   «…В 23 часа передали сводку, что наши Ригу сдали 21-го августа утром» – записал в своём дневнике Иван Яковлев 22-го августа 1917-го года, находясь в то время на пути из города Двинска в местечко Штокмансгоф, что в Курляндии, и невдалеке от самой Риги.

   «26 августа (суббота) 1917 год. В 4 часа приехали на станцию Штокмансгоф и выгрузились. К месту назначения приехали в 13 часов. Приехали в усадьбу, где и разместились. Я ещё никогда так не уставал, как в этот переход в 2 версты, трое суток не спавши…».

   То, что Иван увидел на следующий день было уже типичным для всеобщего исхода : 

   «27 августа (воскресенье)  1917 год. Встал в 5 часов. После чая поехал в дивизию дежурить. Приехал в Новый Бервесгоф, узнал, что дивизия скоро снимается… Все жители напуганы 3-ей отдельной дивизией. Весь хлеб отнят, улья поломаны, скот реквизирован самовольно. В 16 часов мы поехали в мызу Старый Бервесгоф, семь вёрст ещё вперёд. По дороге всё покидано в паническом бегстве, но противника нет…».

   Судя по этой записи, Иван Яковлев мог тогда быть свидетелем ещё одного эпизода, показательность которого даёт возможность представить обстановку всеобщей исторической драмы. 23-го августа 1917-го года взбунтовалась 3-я отдельная дивизия Юго-Западного фронта, отказавшаяся исполнять приказы по укреплению позиций. Командование корпуса решило арестовать зачинщиков с помощью казаков. Начальник 1-ой Кубанской дивизии П.Н.Краснов с одним полком утром следующего дня двинулся к месту событий. В штабе 3-й дивизии он встретился с её комиссаром Фёдором Линде, совсем молодым человеком, говорившим с явно слышимым немецким акцентом. Один из восставших полков был окружён казаками. Линде произнёс глубоко патриотическую речь перед батальоном бунтующих солдат. Говорил он страстно и сильно, местами красиво, но акцент портил всё. Каждый солдат понимал, что говорит не русский, а немец. Толпа заподозрила в ораторе немецкого шпиона. Краснов предложил Линде уехать. Тот колебался, не хотел верить, что его слова не убедили солдат. Вдруг невдалеке раздались выстрелы. Выяснилось, что приближается с оружием снявшийся с позиций соседний полк. Линде направился на автомобиле к мятежникам, но те открыли огонь поверх голов. Казачий полк ускакал, автомобиль стал мишенью. Линде попытался укрыться в землянке. На спуске в неё один солдат ударил комиссара в висок прикладом, а другой выстрелил в шею. Труп Линде бунтовщики растерзали. Ординарец Краснова так объяснил убийство Линде: «Они, господин генерал сами виноваты. Уж очень их речь была не демократическая».

   Подобные события были в революционной России частыми, массовыми, типичными. Казалось, никто уже больше не смел применить силу для наведения порядка в стране и коренным образом исправить положение. Тем не менее, такие герои были…

   В августе 1917 года по согласованию с главой правительства Керенским генерал Корнилов стягивал войска к Петрограду, чтобы разоружить ненадёжный столичный гарнизон. Однако планы у генерала шли значительно дальше. В узком кругу штаба Ставки Корнилов доверительно рассуждал : «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».

   25 августа  1917 года Корнилов двинул на Петроград части    3-го конного корпуса и кавказскую Туземную («Дикую») дивизию. На следующий день он телеграфировал управляющему военным министерством эсеру Савинкову, что 28-го августа войска прибудут в город, который 29-го надо объявить на военном положении. Корнилов рассчитывал на поддержку сторонников в столице. Он надеялся, что войска и Керенский до самого прибытия в Петроград, будут уверены, что идут на защиту Временного правительства. Но один из заговорщиков, обер-прокурор Синода в первом Временном правительстве Владимир Львов, уже вечером 26-го августа потребовал передачи Корнилову всей полноты власти и немедленной отставки правительства. Керенский претворился, что согласен уйти в отставку, попросил Львова изложить ультиматум письменно и получил таки образом разоблачающий Корнилова документ. Затем по прямому проводу, представившись Львовым, заставил Корнилова подтвердить требование отставки и приезда в Могилёв. Львов был арестован.

   Утром 27 августа  1917 года Корнилов оказался снят с должности Верховного главнокомандующего. Генерал был потрясён, поскольку после вчерашнего разговора верил, что Керенский капитулировал. На сторону Временного правительства встал Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального союза, блокировавший движение корниловских эшелонов на Петроград. Большевики тоже поддержали Керенского, которого считали меньшим злом по сравнению с Корниловым, а правительство выпустило из тюрем их товарищей, задержанных после «июльского» кризиса. Движение корниловцев застопорилось. Многочисленные агитаторы настойчиво убеждали войска, что правда на стороне Керенского, а не Корнилова, что первый ратует за свободу, а второй за продолжение наступательной войны и смертную казнь. По свидетельству генерала Краснова, участника корниловского выступления и командира 3-го конного корпуса, солдаты были полностью деморализованы и очень смущены ссорой премьера и Главковерха.

   30 августа 1917 года был арестован казаками и препровождён в столицу командующий корниловским походом на Петроград генерал Алексей Крымов. На следующий день в зимнем дворце между Керенским и арестованным генералом состоялся бурный разговор, причём Керенский отказался пожать генералу руку. Спустя два часа оскорблённый и, видимо растерянный Крымов покончил самоубийством – выстрелил себе в грудь. Его выстрел оказался едва ли не единственным за всё корниловское выступление.

   Покинутый всеми, генерал Корнилов был взят под стражу в Ставке генералом Алексеевым, ставшим на короткое время начальником штаба при новом Главковерхе Керенском. Это отразилось на всеобщем настроении солдатских масс. Теперь солдаты во всех офицерах и генералах видели корниловцев и либо расправлялись с ними, либо изгоняли из частей:

   «3 сентября (воскресенье) 1917 год. …Узнали, что арестован генерал Корнилов и его свита. Щенников пришёл с дежурства и говорит, что много генералов арестовано и смещены с должностей. В общем опасное шершневое гнездо нашли, и что всё время обвиняли солдат, а оказалось – виноват во всём верх».

(Из дневника И.Яковлева) 

   Благодаря энергичному отпору всех революционных сил, включая меньшевиков, эсеров и большевиков, попытка Корнилова захватить власть была пресечена. Однако победа, положившая начало агонии Временного правительства, не принесла удачи никому, кроме… большевиков. Участием в подавлении корниловского мятежа большевики подняли свою популярность в рабочей и солдатской среде. Под их контроль перешли Советы крупнейших городов. Лозунг «Вся власть Советам !» пользовался среди населения растущим сочувствием. От Советской власти ждали решения «больных вопросов» – о прекращении войны и о земле. Большевики, вновь почувствовавшие свою силу и поддержку масс, перешли к прямой подготовке вооружённого восстания.

   Все эти события самым губительным образом сказались на состоянии русской армии – войска утратили остатки боеспособности. Исполнительные комитеты Юго-Западного фронта извещали правительство: «В настроении частей, двинутых недавно вперёд героическими усилиями сознательного меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Большинство частей находится в состоянии всё возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи. Уговоры и убеждения потеряли силу, на них отвечают угрозами, а иногда и стрельбой. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника. Были случаи, что отданные приказания спешно выступить в поддержку обсуждались часами на митингах, поэтому поддержка опаздывала на сутки… На протяжении сотен вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них, здоровых, бодрых, потерявших всякий стыд, чувствующих себя совершенно безнаказанными».         

   Почему великая русская армия, вчерашняя защитница Отечества, ещё недавно проявлявшая беспримерный героизм и мужество, словно в одночасье превратилась в неуправляемую толпу паникёров и дезертиров, не вся, конечно, но – в общей массе своей ? Ответ на этот вопрос потом будут искать многие : генералы, участники тех событий, политики, писатели, философы, историки… Ответов, разных и противоречивых будет много, так же как и причин, исказивших и обезобразивших лик русского солдата, изуродовавших его ум и совесть.

   С самого начала войны российским командованием не велось никакой разъяснительной работы среди солдат, большинство из них были плохо осведомлены о причинах и целях всего происходящего. Это непонимание со временем выразилось в массовом, всеобщем сомнении и колебании армии, вследствие невозможности разобраться, в чём дело – особенно после неудач на фронте и крушения старого строя. Деморализацией войск и ослаблением «нравственного иммунитета» уставших от войны  солдат немедленно воспользовались проповедники новых политических ересей. Стихийные волнения многомиллионной армии были умело направлены в нужное им русло. Всё неизвестное, иррациональное и таинственное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах, вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми солдатским толпами. К этому неизвестному подошли и попробовали взять его в руки «апостолы революционных идей». И, не умея формулировать возражения, не зная, как оказать сопротивление, солдатская масса стала повторять чужие лозунги и чужие слова, дала расписать себя по партиям и организациям. (Не правда ли, дорогие современники, всё это очень похоже на то, что случилось с нашим российским обществом совсем недавно.    Да ведь нам история не наука – что нам до неё ?)  Осенью 1917 года в действующей армии уже повсюду распространялась «идеологическая инфекция».

   Ещё раньше в дневнике Ивана Яковлева встречались записи такого рода : «…весь день занимался чтением политической книги». Однако страницы за сентябрь-октябрь 1917 года пестрели уже и другими заметками :

   «26 сентября (вторник)  1917 год. …После обеда пошёл на конференцию всех солдат. Офицеры заявили, что (неразборчиво) как можно скорейшего заключения мира».

   «27 сентября (среда)  1917 год. Весь день читал. К вечеру услышал по телеграфу, что в Турции началась революция».

   «7 октября (суббота)  1917 год. В 16 часов была лекция    социал-демократической партии…».

   «17 октября (вторник)  1917 год. В 14 часов была собрана дивизионная конференция. Были сильные трения по выборам в комиссию социал-демократической рабочей партии. Но всё-таки настояли и потребовали сделать комиссию из 6 человек С.Д.Р.П. большевиков и меньшевиков-интернационалистов. Корпусная конференция будет собрана на 20-е октября».

   «20 октября (пятница) 1917 год. Никулин поехал на собрание телефонистов. …Вечером Никулин приехал со съезда, были политические вопросы».

   К слову сказать, вместе с записной книжкой на чердаке дома Ивана Яковлева были обнаружены и характерные для того времени образцы агитационной литературы, в том числе и запрещённой, которая  распространялась среди солдат :  брошюры «Сказка о царе-дураке, о царице-блуднице, и о Гришке-распутной шишке» и «Весёлая книжка про любовные делишки конокрада-Гришки», обрывки популярного словаря политических терминов, сборник статей «К рабочему вопросу», (впрочем, с неразрезанными страницами), а также листовка – революционное обращение к солдатам. Можно представить, какое влияние оказывало всё это на крестьянскую армию, не имеющую никакого политического опыта. Здесь вспоминаются  печальные слова генерала Деникина, очевидца и описателя «русской смуты»: «…Помню, что во мне мало-помалу возмущённое чувство старого солдата уходило куда-то на задний план, и становилось только бесконечно жаль этих грязных, тёмных русских людей, которым слишком мало было дано и мало поэтому с них взыщется. Хотелось, чтобы здесь… (на фронте) были, видели и слышали всё происходящее верхи революционной демократии. Хотелось сказать им : …Дайте народу грамоту и облик человеческий, а потом социализируйте, национализируйте, коммунизируйте, если… если тогда народ пойдёт за вами».

   Унтер-офицер Иван Яковлев, хоть и впитал многие веяния своей эпохи – как и всякий человек, живущий в своё исторические время – однако не сделался паникёром и трусом. Не стал Иван и дезертиром, в отличие от других, соблазнившихся смутой. Он продолжал нести службу, быть может, уже бессмысленную и в общем ненужную, но – честную и верную. Унтер-офицер Яковлев принадлежал к той, ещё довоенной, когорте бывалых военнослужащих, для которых долг и присяга не были пустым звуком. Увы, этих истинных воинов ко времени смуты оставалось немного в армейских рядах, и они уже не определяли дух и настроение русской армии.   

   В сентябре-октябре 1917 года Иван оставался в прифронтовой полосе в Курляндской губернии. Теперь он не принимал непосредственного участия в военных действиях. Его записи той поры свидетельствуют об упадке внутриармейской жизни, тогда уже совершенно расстроенной, какой-то несвязанной и случайной :

   «8 сентября (пятница)  1917 год. Рождество пресвятой Богородицы. После чая пошли к обедни… В 17 часов пошёл на спектакль в пользу просветительского кружка 22 тех. дивизии. За билет 35 копеек. Сцена неважная, артисты тушевались. Солдаты поломали скамейки, к концу пришлось стоять».

   «10 сентября (воскресенье)  1917 год. После чая пошёл на богослужение. Была обедня в дому…».

   «17 сентября (воскресенье)  1917 год. Ночью взял у писаря три газеты. Весь день читали и спорили. А вечером пошли на спектакль в клуб. Время прошло весело, играли хорошо».

   «21 сентября (четверг) 1917 год. …Был скандал с казаками. Завелись из-за лошади и сахару…».

   «23 сентября (суббота)  1917 год. Обозного сменили за грубость. Застал наш же охранник бригады телефонистов…».

   Последние две записи особенно примечательны – такого разброда не было в армии прежде. Впрочем, разлад углублялся не только в войсках…

   Осенью 1917 года на Россию надвигалась хозяйственная катастрофа : уровень промышленного производства с 1913 года упал примерно на четверть, а по сравнению с 1916 годом – более чем на треть. Курс рубля снизился на 70 % по сравнению с довоенным. Хлебная норма на одного рабочего в Петрограде и в Москве составляла всего 200 г в день. В стране продолжались голодные бунты.

   Временное правительство слабело с каждым днём. Массы уже не связывали с ним надежд на разрешение земельного вопроса и прекращение войны. Правительство упустило свой исторический шанс. Советы – новая форма власти, возникшая в самой гуще народа, оказались сильнее правительства. За преобладание в Советах боролись различные революционные партии и группы : эсеры, меньшевики, большевики. Последние стремились одним ударом сокрушить все привычные старые порядки и продиктовать стране ещё невиданный, сверхреволюционный режим власти.

      В октябре 1917 года, когда солдаты уже полками покидали фронт, неизбежность скорой военной и политической катастрофы стала ясна новому военному министру А.И.Верховскому. Единственное спасение он видел в немедленном начале совместных с союзниками переговоров о мире, надеясь, что пока они будут длиться, «можно рассчитывать на воссоздание боевой мощи армии, что, в свою очередь, благоприятно отразится на самих условиях мира». Предложение Верховского не имело никаких шансов на успех.  В ночь с 20-го на 21-е октября 1917 года Временное правительство отвергло их и отправило Верховского в отставку. Приемника ему назначить уже не успели из-за захвата власти большевиками.

   Тем временем близилась к завершению военная одиссея Ивана Яковлева – «его» война была на исходе. Нельзя сказать, что это случилось неожиданно…

   Солдаты, те, кто не смотря ни на что, соблюдали дисциплину и продолжали оставаться на фронте, уже давно ждали распоряжения командования о порядке отпусков. Вскоре огласили приказ. Конечно, всех желающих невозможно было отпустить разом, одновременно. И потому командиры на местах часто медлили с разрешениями. Солдаты, теперь уже знавшие слово «право», как могли, отстаивали свои законные требования:    

   «1 октября (воскресенье)  1917 год. В 2 часа 15 мин. получил приказ №8888/8 от Керенского на отпуска, и писал письма Наташе и Куветкину…».

   «5 октября (четверг)  1917 год. … Никулин ездил на бивуак обжаловать свои права, но безрезультатно».

   «16 октября (понедельник)  1917 год. В 1 час 35 мин. писал Наташе письмо. Сообщил, что скоро еду домой…».

   «20 октября (пятница)  1917 год. …В 10 часов заступил на дежурство, работы было порядочно. Я говорил резко с поручиком Прокофьевым относительно смены и своего отпуска. Поручик обещал на 21-е или 22-е октября отпустить…».

   «22 октября (воскресенье)  1917 год. С утра было скучно, а в 18 часов передали с бивуака, что я могу ехать в отпуск. Я на скорую руку собрался и в 19 часов вышел. Прошёл 13 вёрст по грязи. Ночью темно, хоть глаз выколи. Пришёл в отделение в 24 часа. Бланки ещё не готовы. После чая лёг спать не раздеваясь».

   «23 октября (понедельник)  1917 год. Проснулся в 6 часов, но ещё было рано, начальник отделения спал. В 8 часов пошёл к начальнику, он ещё лежал в постели. Я спросил бланки. Он выдал от 24 октября по 14 ноября. В 9 часов мы выехали на лошади, ехать 39 вёрст. На станцию Марцен (Курляндская губерния) приехали в 14 часов. Поезд уже ушёл. Я читал письмо от Лены, которое получил на бивуаке…» – это была последняя фронтовая запись в дневнике.

   Иван остался ждать поезда.

   Он дождётся попутного состава и уедет – как думалось, на побывку. Однако повороты судьбы неисповедимы. Больше Иван не вернётся на фронт…

   …Промозглым осенним утром на платформе маленькой станции сидел, прислонившись спиною к фонарному столбу, человек в полинялой солдатской шинели. Он читал письмо из дома. Человек жил своей жизнью.

   Мимо станции проносились без остановки эшелоны – на фронт Великой войны. Качался на ветру фонарь, освещая то строки письма, то пустое двуглавое место на стене вокзала, где ещё недавно красовался гербовый орёл. Далеко-далеко глухо и отрывисто звучали редкие раскаты артиллеристской пальбы. По платформе прошли солдаты – прошли не строем, вразброд, и скоро исчезли в утреннем сумраке… Огромная страна и её великий народ продолжали жить своей жизнью – смутно-туманной и стихийно-непредсказуемой, неясной самим себе и непонятной другим народам и странам.

Далее читайте:

Первая мировая война (хронологическая таблица).

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС